Тебя бьют, если ты не знаешь, почему Господь сотворил землю, и кто святой покровитель Лимерика, если не можешь без запинки произнести Апостольский Символ веры, если не знаешь, сколько будет девятнадцать плюс сорок семь или сорок семь минус девятнадцать, если не можешь перечислить главные города и основные товары тридцати двух графств Ирландии, если не можешь найти Болгарию на настенной карте мира, сплошь заляпанной слюнями, соплями и пятнами чернил, которыми пулялись злобные ученики, навечно изгнанные из школы.
Тебя бьют, если не можешь представиться на гэльском, прочесть на гэльском «Радуйся, Мария», попроситься на гэльском в туалет.
Полезно слушать рассказы старшеклассников. Они знают преподавателя, который сейчас у тебя, и могут подсказать, что ему нравится, и что выводит его из себя.
Один тебя побьет, если не будешь знать, что Имон де Валера – величайший из смертных. Другой побьет, если не будешь знать, что Майкл Коллинз – величайший из смертных.
Мистер Бенсон испытывает отвращение к Америке, и ты помни, что Америка – это плохо, иначе будешь бит.
Мистер О’Ди испытывает отвращение к Англии, и ты помни, что Англия – это плохо, иначе будешь бит.
А если скажешь что-то хорошее про Оливера Кромвеля – неважно, кто преподаватель - будешь бит в любом случае.
Даже когда тебе назначают по каждой руке шесть ударов ясеневой тростью или терновой с шариками, плакать нельзя - прослывешь нюней. Кто-нибудь на улице непременно посмеется над тобой. Но и тем, кто дразнится, надо вести себя осторожно, потому что однажды их самих накажут, и им придется не показывать слез, чтобы не опозориться навечно. Некоторые ребята говорят, что лучше плакать, потому что преподавателям это нравится. Они злятся на тех, кто не плачет, потому что перед всем классом их выставляют слабаками, и они дают себе слово, что в следующий раз вызовут тебя и заставят пролить слезы или кровь, а лучше и то, и другое.
Старшие ребята-пятиклассники рассказывают, что мистер О’Ди любит вызвать ученика, поставить перед классом и сзади схватить его за бачки. Выше, выше, приговаривает он и тянет за бачки, пока в глазах у тебя не выступают слезы. Ты не хочешь, чтобы в классе кто-то видел, как ты плачешь, но если потянуть за бачки, слезы выступают помимо твоей воли, а преподавателю это нравится. Мистер О’Ди – он умеет довести до слез и навлечь на тебя позор.
Лучше не плакать - надо держаться заодно с ребятами из школы и не давать преподавателю повода радоваться.
Если тебя наказывают, нет смысла жаловаться отцу или матери. Они всегда говорят: значит, ты заслужил, и не хнычь как маленький.
Я понимаю, что Оливер умер, и Мэлаки знает, что Оливер умер, но Юджин еще слишком маленький, чтобы это понять. Утром, проснувшись, он говорит: Олли, Олли, и нетвердыми шажками ходит по комнате, заглядывает под кровати или забирается на кровать у окна и указывает на детей на улице, особенно светловолосых, как Оливер. Олли, Олли, говорит он, и мама берет его на руки, плачет, прижимает к груди. А он выкручивается и слезает вниз - он не хочет, чтобы его брали на руки и прижимали, он хочет найти Оливера.
Папа с мамой объясняют ему, что Оливер играет на небе с ангелами, и однажды мы все снова встретимся с ним, но он не понимает, потому что ему только два годика, и он еще не говорит - а это такая тоска, хуже не бывает.
Мы с Мэлаки играем с Юджином, стараемся развеселить его. Корчим рожицы. Ставим кастрюли на голову и будто случайно роняем. Бегаем по комнате и будто случайно падаем. Водим его в Народный Парк, чтобы он мог полюбоваться цветами, поиграть с собаками, поваляться на травке.
Он видит маленьких детей со светлыми волосами, как у Оливера, но больше не говорит «Олли», а только показывает пальцем.
Папа говорит, что Юджину повезло с братьями - мы с Мэлаки так развлекаем его, что, с Божьей помощью, он про Оливера скоро и вовсе забудет.
* * *Но он все равно умер.
Через шесть месяцев после того, как не стало Оливера, промозглым ноябрьским утром мы просыпаемся, а рядом с нами в постели лежит совсем холодный Юджин. Приходит доктор Трой. Он говорит, что ребенок умер от пневмонии, давным-давно следовало положить его в больницу, почему вы не обратились? Папа говорит, что ничего не подозревал, и мама говорит, что не подозревала, и доктор Трой говорит: вот от этого дети и умирают. Люди не подозревают. Если мы с Мэлаки хоть раз кашлянем, говорит он, при малейших хрипах в горле пусть ведут нас к нему, в любое время дня и ночи. Промокать категорически запрещается: слабые легкие, судя по всему, это у нас наследственное. Он говорит маме, что очень ей соболезнует и пропишет кое-что, чтобы помочь ей пережить предстоящие дни. Бог много просит от нас, черт возьми, слишком много, говорит он.