И тебе спасибо, Дэннис, и вам, миссис Клохесси, что не оставили Фрэнки ночевать на улице.
Никаких хлопот, миссис Маккорт. Он вел себя очень тихо.
Вел себя тихо, говорит мистер Клохесси, но по части танцев с матерью не сравнится.
В одном-то ботинке, Дэннис, не потанцуешь, говорит мама.
Знаю, Энджела, но чудно все-таки, что он его не снял. Он странный чуток, а?
В отца пошел.
Ах, да, отец-то у него с Севера. Тогда, Энджела, все понятно. У них там на Севере обычное дело – плясать в одном ботинке.
Мы идем по Патрик Стрит и по О’Коннел Стрит - Пэдди Клохесси, мама, Майкл и я, и мама всю дорогу плачет. Мамочка, мамочка, не плачь, говорит Майкл, Фрэнки не убежит.
Она берет его на руки и обнимает. Что ты, Майкл, я не из-за Фрэнки. Это все Дэннис Клохесси, и танцевальные вечера в Уэмбли Холле, и потом картошечка с рыбой.
Мама заходит с нами в школу. Мистер O’Нил строго смотрит на нас, велит нам сесть и говорит, что вернется через минуту. Он долго беседует у дверей с мамой, и когда она уходит, проходит между рядами и гладит Пэдди Клохесси по голове.
Мне очень жаль семью Клохесси, и жаль, что у них столько несчастий, но я думаю, если бы не они, мне бы здорово влетело от мамы.
По четвергам папа на Бирже труда получает пособие по безработице, и кто-то, бывает, ему предложит: пойдем, Мэлаки, выпьем по кружечке? А папа скажет: по одной только, и все, и ему ответят: о Боже, конечно, по одной, - и к ночи денег уже не будет, и папа придет домой, горланя песни, поднимет нас с постели, выстроит в ряд и потребует, чтобы мы поклялись умереть за Ирландию, когда страна призовет нас. Он и Майкла поднимает, которому всего только три, и он поет вместе с нами и клянется умереть за Ирландию, как только представится случай. Так папа говорит: «как только представится случай». Мне девять лет, а Мэлаки восемь, и мы все песни знаем наизусть. Мы поем «Кевина Барри», «Родди Маккорли», «Запад спит», «O'Доннел Абу» и «Парней из Уэксфорда» , поем от первого куплета до последнего и клянемся умереть, потому что, как знать, может папа не все пропил и у него осталась еще пара пенни и он отдаст их нам, тогда на следующий день мы сбегаем к Кэтлин O’Коннел за конфетами. Иногда он говорит, что лучше всех поет Майкл, и вручает пенни ему. Мы с Мэлаки думаем: ну вот, нам восемь и девять лет, мы знаем все песни наизусть и готовы отдать свои жизни, а толку-то - пенни все равно достается Майклу, и утром он может сбегать в магазин и набить себе рот конфетами. Трехлетнего ребенка никто не призовет умереть за Ирландию, даже Патрик Пирс , которого в 1916 году в Дублине убили англичане, и который считал, что все на свете обязаны умереть вместе с ним. И вообще, отец Мики Моллоя говорит, что надо быть полным придурком, чтобы желать умереть за Ирландию. Люди от начала мира умирают за Ирландию, и полюбуйтесь, до чего страну довели.
И без того плохо, что папу после третьей недели увольняют с работы, но теперь он еще раз в месяц пропивает пособие. Мама приходит в отчаянье, с утра у нее обиженный вид и она с папой не разговаривает. Папа встает пораньше, пьет чай и надолго уходит гулять за город. Вечером он возвращается, но мама с ним по-прежнему не общается и не заваривает ему чай. Если огонь в очаге погас, оттого что нет ни угля ни торфа, и воду для чая не вскипятишь, папа говорит och, aye, и пьет воду из стеклянной банки, причмокивая губами, будто это пинта портера. Прохладная водичка, говорит он, - вот и все, что нужно мужчине, а мама фыркает. Когда мама не общается с папой, дома неуютно и холодно, и мы знаем, что нам с папой тоже нельзя говорить, иначе мама на нас посмотрит с укором. Мы понимаем, что папа провинился, а человека всегда можно помучить, если перестать с ним разговаривать. Даже малыш Майкл знает, что, если папа провинился, с пятницы до понедельника говорить с ним нельзя, и когда он пытается взять тебя на колени, надо бежать к маме.
Мне девять лет, и у одного моего приятеля, Мики Спелласи, родственники один за другим угасают от скоротечной чахотки. Мне завидно, потому что всякий раз, когда у него кто-то в семье умирает, его на неделю освобождают от школы, а мама пришивает ему на рукав черный ромбовидный лоскуток, чтобы он мог прогуливаться от улицы к улице, от переулка к переулку, и все бы видели, что у него горе, и гладили по головке, угощали конфетами и давали денег, чтобы утешить в печали.
Но в это лето Мики обеспокоен: у Бренды, его сестры, чахотка, и она угасает на глазах, а на дворе всего лишь август, и если она умрет до сентября, его не освободят на неделю от школы, потому что учеба еще не начнется. Мики упрашивает меня и Билли Кэмпбелла сходить с ним в церковь св. Иосифа, что поблизости за углом, и помолиться, чтобы Бренда продержалась до сентября.