Мики, а нам какая выгода, если мы с тобой пойдем и помолимся?
Если Бренда протянет до сентября и меня освободят на неделю от школы, я приглашу вас на поминки. Там будет полно ветчины, сыра, пирожных, шерри и лимонада, будете есть и пить, сколько влезет, и до ночи слушать песни и разные байки.
Как тут откажешься? Поминки – что может быть веселей? Мы спешим в церковь, где стоит статуя самого святого Иосифа, а также Пресвятого Сердца Иисуса, Девы Марии и святой Терезы из Лизье от Младенца Иисуса. Я молюсь Терезе Младенца Иисуса, потому что она сама умерла от чахотки и все поймет.
Должно быть, одна из наших молитв возымела действие, потому что Бренда держится и умирает лишь на второй день учебы. Мы говорим Мики, что очень ему соболезнуем, но он счастлив, потому что ему неделю не придется ходить в школу и у него будет черная ромбовидная нашивка, а значит, конфеты и деньги.
При мысли о поминках Бренды у меня текут слюнки. Билли стучит в дверь, и нам открывает тетя Мики. Чего вам?
Мы хотим помолиться за Бренду, и Мики разрешил нам придти на поминки.
Мики! - кричит она.
Что?
Ты разрешал этим шалопаям придти на сестрины поминки?
Нет.
Но Мики, ты ведь обещал…
Дверь хлопает у нас перед носом. Мы не знаем, что делать, но тут Билли Кэмпбелл говорит: давай опять сходим в церковь св. Иосифа и помолимся, чтобы впредь родичи Мики Спелласи умирали только в середине лета, и чтоб его больше никогда в жизни не освобождали от школы.
Должно быть, одна из наших молитв возымела действие, потому что через год, следующим летом, Мики сам умирает от скоротечной чахотки и его ни на день не освобождают от школы, так что впредь будет знать.
Proddy Woddy ring the bell,
Not for heaven, but for hell .
По воскресеньям с утра я наблюдаю за протестантами, которые идут в церковь, и мне жаль их, особенно девочек - они такие хорошенькие, и у них красивые белые зубы. Мне жаль милых девочек-протестанток, ведь они обречены на вечные муки. Так говорит нам священник. Все, кто вне Католической церкви, обречены. И мне хочется их спасти. Девочки-протестантки, пойдемте со мной в Истинную Церковь. Вы спасетесь и не будете обречены. По воскресеньям после мессы мы с Билли Кемпбеллом, моим приятелем, идем смотреть, как они на аккуратной лужайке возле своей церкви на Баррингтон Стрит играют в крикет. Это игра протестантская. Они ударяют по мячу молотком, чпок, чпок, и смеются. А я думаю: как же так, разве они не знают, что обречены на вечные муки? Мне жаль их, и я говорю Билли: скажи, а какой смысл играть в крикет, если ты обречен?
Фрэнки, отвечает он, а не играть, если ты обречен, какой смысл?
Бабушка говорит маме: у Пэта, брата твоего, и нога болит, и здоровья нету, а он с восьми лет продает на улицах газеты, а Фрэнк, лоботряс твой, взрослый уже и мог бы работать.
Но ему только девять, он школу еще не окончил.
Школу. Он пререкается из-за этой школы, с кислой миной ходит, и вообще, странный какой-то, в отца весь. Помог бы лучше бедняге Пэту, хотя бы в пятницу, когда пачка «Лимерик Лидер» почти тонну весит. У богачей дорожки в саду длинные, вот и побегал бы, чтобы Пэту несчастному ноги поберечь, и заработал бы, кстати, несколько пенни.
По пятницам у него Братство.
Забудь ты про Братство. В катехизисе про братства ничего не сказано.
В пятницу, в пять вечера, мы встречаемся с дядей Пэтом у редакции "Лимерик Лидер". Служащий, который выдает газеты, говорит, что у меня руки худющие, я и парочку марок едва ли унесу, но дядя Пэт пихает мне под обе руки по восемь газет. На улице дождь, говорит он мне, льет как из ведра, так что если уронишь - убью. Мы идем по O’Коннел Стрит, и он велит мне держаться поближе к стенам зданий, чтобы газеты не намокли. Я бегу к дому, куда надо доставить номер, на крыльцо, по ступенькам и в дверь, там снова ступеньки, кричу: газета! – беру плату плюс долг за неделю, бегу вниз по лестнице, отдаю деньги, и мы идем по новому адресу. Мне дают чаевые, и дядя оставляет их себе.
Мы обходим дома по O’Коннел Авеню и в Баллинакурре, потом по Южной Окружной дороге и Хенри Стрит возвращаемся обратно в офис за новой кипой газет. Дядя Пэт носит кепку и ковбойский плащ, под которым прячет газеты от дождя. Умираю, как ноги болят, жалуется он, и мы заходим в паб выпить пинту и полечить его бедные ноги. Там сидит дядя Па Китинг, с головы до пят черный, и пьет пинту. Эб, а мальчик что, так и будет стоять, разинув рот, говорит он дяде Пэту, и ты не угостишь его лимонадом?