Рен открыл решётку, втолкнул мага и паладина внутрь, разрезал путы на руках и снял повязки, не дававшие им говорить. Тейрис, потирая запястья, смотрел, как дк снова запирает дверь и кидает ключ обратно эльфийке. Эрен уже склонился над жрецом и что-то тихо ему говорил.
— Не трогать их, — сказал Рен. — Они мои, я сам с ними разберусь.
— Как скажешь, — пожала плечами эльфийка и Рен вышел, не обернувшись. Тейрис вздохнул и обернулся к жрецу.
Ветер ослаб, но снег всё ещё падал тяжёлыми крупными хлопьями и небо было затянуто тучами. В лагере стало тихо, но Рен знал, что это ничего не значит. Надо найти Селию, и он сделает это через минуту, минута ничего не решит. Он отошёл в самую тень, прислонился спиной к ледяному камню скалы, снял шлем и подставил лицо холодному ветру и снегу. Он не хотел быть здесь и одновременно испытывал почти непреодолимое желание остаться, вернуться сюда по-настоящему, не чужим среди тех, кто считает его своим, а одним из них. И он ненавидел саму мысль об этом, и ненавидел их всех. Всё просто: ты либо на одной стороне, либо на другой. Освободившиеся — твои братья, служащие королю — твои враги. Неважно, знал ли ты их до этого, кем они были для тебя, грань, отделяющая тебя от власти Ледяной скорби разделяет вас, и ты не можешь сомневаться. Так же, как не мог сомневаться раньше. Всё просто, так же просто, как было тогда. Не первый раз замужем, как говорил Тейрис. Всё это уже было. Ты уже менял сторону. Только в этот раз ты сам принимаешь решение. И в этот раз ты решаешь быть своим среди тех, кто всегда будет считать тебя чужим, что в некотором роде довольно иронично для правильного решения.
В ночь перед отъездом, когда у Тассариана была пара свободных часов, Рен зашёл к ним с Кольтирой узнать новости и просто поговорить.
— Лажа это, все эти твои шуры-муры с паладином, — заявил Кольтира ни с того ни с сего в какой-то момент. Конечно, он всегда всё знал, у него это называлось «я слышал слухи».
— И сейчас ты расскажешь мне, почему, — вздохнув, ответил Рен.
— Конечно расскажет, — кивнул Тассариан.
Кольтира побарабанил пальцами по столу, переводя взгляд с одного на другого. Тассариан усмехнулся и хлебнул из кружки. Кольтира поморщился. Он был из тех несчастных рыцарей смерти, которым смерть не отбила вкус. В большинстве своём они либо вообще не чувствовали вкус еды, либо ощущали его совсем слабо, но именно на Кольтире, видимо за грехи его, как утверждал Тассариан, система дала сбой. Всю «личовщину», как опять же называл это Тассариан, Кольтира невероятно страдал и первым делом в любом смертоносном налёте искал погреб с едой и рассовывал по карманам объедки со столов перебитых врагов, прежде чем предать их дома разорению и сожжению. Надо сказать, что зажатый в зубах кусок жареной курицы только добавлял образу Кольтиры Ткача Смерти инфернальности. Тассариан же, как нормальный мертвец, вкуса почти не чувствовал, поэтому без конца жрал какую-то, на взгляд Кольтиры, дрянь и пил невероятно отвратительное пойло, утверждая, что это «вкус дома». Кольтира иногда пробовал, выплёвывал, и говорил, что будь у него такой дом, он бы тоже сбежал в Нордскол и умер бы при первой возможности.
— Конечно расскажу, — согласился Кольтира. — Потому что мёртвым не место среди живых.
— Ты половину времени проводишь среди живых, — возразил Рен.
— Но я не ебусь с живыми паладинами и не воображаю себе невесть что.
— Это что например? — мрачно спросил Рен.
Кольтира неопределённо помахал в воздухе рукой и сделал презрительное лицо.
— Вот это всё, что ты себе воображаешь. Что это что-то значит.
— Ты понятия не имеешь, что я себе «воображаю» и что это значит, — зло ответил Рен.
Кольтира улыбнулся так радостно, что Рен немедленно пожалел о своей злости. Чёртов маньяк, при нём даже мёртвым не стоит забываться. Даже если он не может ничего получить, как получает от живых, ему всё равно хорошо, когда всем вокруг плохо.
— Ты кому мозги канифолишь… Тассариан, я правильно сказал?
— Угу.
Кольтира кивнул на Тассариана и пояснил:
— Эт так у них городские говорили. У них-то в деревне канифолить было нечего. Ха. Во всех смыслах, кстати. О чём я? А да. Не ври мне, Кейрен. Не ври дядюшке Кольтире. Он этого не любит.
— Не любит, правда, — встрял Тассариан. — Я всё время ему вру, и ему всё время это не нравится.
— Ты всё время мне врёшь?
— Постоянно.
— Мне это не нравится.
— Извини, больше не буду.
— Врёшь?
— Вру.
— Мне снова не нравится.
— Извини.
— Блядь, прекратите, — рявкнул Рен.
— Ах да, — мгновенно переключился Кольтира, — о твоих иллюзиях.
— Нет у меня иллюзий!
Кольтира отозвался самым мерзким своим язвительным тоном, а их у него было много:
— Да что ты? То есть ты прекрасно понимаешь, что всё это херня полная, и ничего не значит, кроме того, что ему нравится дёргать смерть за усы, образно выражаясь, и, выражаясь прямо — дёргать тебя за хуй и наслаждаться тем, как тебя трясёт, как какого-нибудь Корна-Любителя-Эльфов…
— Кольтира, — негромко окликнул Тассариан, и Кольтира со скоростью змеи обернулся к нему.
— Что? Его здесь нет. И как будто кто-то из нас не знает, что он делал. И о да, конечно, если такой, как Корн смог зажить прекрасной-почти-живой жизнью и его может кто-то любить, да не кто-то, а эльф, который закрывает глаза на то, скольких Корн изнасиловал и убил, то тебе-то уж, Рен, это будет несложно, да?
— Придержи язык, — прорычал Рен, уже забыв о своих недавних намерениях не давать Кольтире того, чего он добивается.
Кольтира всплеснул руками.
— Ой, я тебя задел? Вот блин, а я-то не хотел, — и подался вперёд, Рен отпрянул от него, уперевшись спиной в спинку стула. Кольтира оскалился. — Ничего не будет. И ничего нет.
— Мне ничего и не нужно, — огрызнулся Рен. — Мне и так вполне норм.
— Нужно, — проникновенно сказал Кольтира и его глаза загорелись ярче. — Тебе нужно, чтобы он продолжал, не останавливался ни на секунду, смотрел на тебя и думал о тебе, и ты сам уверен, что в какой-то момент ему это надоест. Валяй, возьми всё, что можешь, пока это не случилось. Потом найдёшь кого-нибудь ещё. Тут полно сумасшедших. Только не морочь себе голову.
Рен моргнул и тряхнул головой. Нельзя позволять этому ублюдку влезать в твои мысли и переворачивать всё, как ему захочется.
Кольтира по-прежнему сидел, подавшись вперёд и глядя на него внимательным, цепким взглядом, Рен наклонился ему навстречу и так же, не отрываясь, глядя ему в глаза медленно произнёс:
— Занимайся своими делами, Кольтира. Пугай крестьян. Поднимай мёртвых крыс. Дай Тассариану себя трахнуть. И не лезь в то, что тебя не касается. Не говори мне, чего я хочу и что я получу.
Глаза Кольтиры сузились, лицо заострилось, он снова оскалился и так же медленно ответил:
— Не говори Кольтире, что ему говорить, а что нет.
— Хватит, — рявкнул Тассариан.
Кольтира не шевельнулся, но Рен обернулся, несколько мгновений молча смотрел на Тассариана, а потом рывком поднялся и вышел. Кольтира проводил его взглядом и расслабленно откинулся на спинку стула.
— Какая ж ты злобная паскуда, — устало сказал Тассариан.
Кольтира потянулся, хлебнул из его кружки и как всегда скривился.
— Мы прах, Тассариан. Соль этой земли, но здесь соль — это прах. Он хочет получить всё, как каждый из нас. И не получит ничего. Как каждый из нас. Выпьем за это.