— Важно узнать его фамилию, имя и отчество.
— Ага! — усмехнулся Кияшко, — на этот раз «не утверждаю», а «склонен думать». Прекрасно! При задержании бритоголового сфотографируют. Я просил фотографию выслать самолетом. Завтра к вечеру она вместе с другими материалами будет у нас. Тут мы его кое-кому покажем.
На этот раз Кияшко показался Сергею суетливым и даже немножко заискивающим. Видимо, дело Смирнова и то, что в розысках этого явно подозрительного человека допущены проволочки, всерьез обеспокоило майора. «Вот тебе и «шведская спичка», — угрюмо думал Сергей. — Мне-то что, я практикант… А вас, товарищ майор, следует полагать, ожидают большие неприятности по службе».
Но то предполагаемое наказание, какое, по мнению Рубцова, мог понести майор за свое излишнее спокойствие и странную беспечность, не утешало Сергея. По своему душевному складу он был чужд злорадства, и неудачи других могли его только огорчать. Кроме того (и это было главное!), он чувствовал свою личную ответственность — дело Смирнова с первого же дня было поручено ему. Что с того, что он как практикант застрахован от серьезного взыскания даже в том случае, если Смирнова не сумеют найти.
Все равно вина перед народом останется на нем — он упустил врага.
Судя по всему, майор Кияшко был далек от таких мрачных размышлений и не испытывал особых угрызений совести в связи с последними неприятными событиями.
К нему вернулось обычное благодушное настроение. Похлопывая ладонью по листам с записями Рубцова, он заявил бодрым тоном:
— Между прочим, одобряю этот метод. Есть такой афоризм: самая хорошая память не может заменить самого плохого карандаша. Это — верно! Значит, Голубев как ушел из своей квартиры, так и пропал. Куда же его понесло?
Рубцов рассказал о том, что он узнал о Голубеве от Милицейского следователя.
— Ну, этот учитель далеко от нас не уйдет, — небрежно и, как показалось Сергею, самоуверенно заявил майор. — Кстати, как вы думаете, товарищ курсант, кого легче разыскивать — молодого или старика, если тот и другой пытаются скрыться?
Ожидая ответа, Кияшко почти с детским любопытством смотрел на Рубцова.
— Старика.
— Почему? Молодой бойче, резвее, ему легче убежать? — хитровато прищурился майор.
— Нет, не только это. Стариков значительно меньше, чем молодых, и, мне кажется, они приметней. Не каждый доживает до шестидесятилетнего возраста.
— Пожалуй, верно, — вздохнул майор и приложил руку к боку. — Ох, в наш век атомной энергии и рака…
Он что-то вспомнил, быстро взглянул на часы, крякнул, с удовольствием потирая руки, и подытожил разговор неожиданно бодрым выводом.
— Да, жизнь наша коротка. Посему, товарищ курсант, едемте ко мне, пообедаем и махнем на стадион. Сегодня должна быть интересная игра. Билеты есть. Вы как насчет футбола?
Сергей был изумлен такой беспечностью.
— Товарищ майор, думаю, мне следовало бы еще поработать…
— Э, работа! Есть такая украинская пословица — от работы волы дохнут… — заявил Кияшко. — Работы будет много. С этим Смирновым придется еще повозиться… Но сейчас-то делать вам нечего. Все равно нужно подождать сообщения о результатах, которые получим по нашему заданию, а их получим только ночью. Вот и отдохните, вам нужна свежая голова. Поехали, а то на матч опоздаем.
Весь вечер Сергей провел с майором Кияшко. И в кругу семьи Кияшко оставался таким же самым, каким знал его Сергей по службе, — грубовато-добродушным, бодрым, неунывающим здоровяком. Жена и дети (детей было четверо: два мальчика и две девочки), видимо, обожали своего «старого», как называла майора его жена. За обедом Кияшко пил «Ессентуки» № 17, при этом хватался свободной рукой за бок и хитровато поглядывал на Сергея. На матче Кияшко проявил свой характер полностью. Он то кричал, подбадривая игроков, то, сунув пальцы в рот, оглушительно свистел, волновался, негодовал на судью, принимавшего якобы неправильные решения, спорил с соседями, толкал их локтем, ерзал на скамье, дергал ногами, когда игроки синегорской команды били по воротам противника, словом, вел себя, как отпетый и невоздержанный юный болельщик футбола.
Рубцов также с интересом следил за игрой, но его сознание как бы раздваивалось. Хлопая в ладоши, когда синегорцы забивали гол, он, в то же время, под грохот аплодисментов и радостный рев зрителей думал: «Предположим, Смирнов убил неизвестного, фамилия которого начинается на буквы «Ди» или «Ды». Какова цель убийства? Желание ложной смертью запутать свои следы или Смирнов охотился за документами неизвестного? Скорее всего, и то и другое. Кому же тогда фабриковал документ Голубев?»