Шуйский встал, высоко поднял серебряный кубок с вином. Дорогому гостю Борису поставили кубок самый большой, из чистого золота, украшенный драгоценными камнями. Его добыл Иван Петрович у Пскова, когда русские стрельцы погнали поляков. Стефан Батория побросал тогда все что было, в том числе и ценную посуду из своего дворца.
- Божьей милостью, волею Спасителя, пути мои пересеклись с великим человеком, знатным воином Борисом Федоровичем Годуновым,- начал помпезно говорить Иван Петрович. -Он не раз доказывал свою преданность России и вселенской добродетели, воюя не только с врагами, но и бесовским злом. Знаю, что у него много завистников и недругов, но мы вместе, рука об руку, будем биться с нашими общими врагами и обязательно их одолеем. Давайте осушим наши кубки за брата великой царицы Ирины, головного опекуна царя Федора Ивановича, дай Бог ему здоровья и всяческих благ- Бориса Федоровича Годунова! Слава Борису!
"Слава",-отозвались вразнобой остальные гости. Боярин Мстиславский так, кажется, и вовсе не открыл рта. Издал непонятные звуки чревом. Руки его дрожали.
-Спасибо, други,- в свою очередь сказал Годунов. Токмо какой я головной опекун...Вы головные в регентском совете, да Никита Романович Захарьин. У вас покуда учусь уму разуму. Жаль, что его теперь тут нет.
Борис обвел взглядом бояр- что, не согласился Никита участвовать в вашем шабаше?
-Только собрались мы сегодня не ради меня, -продолжил он,- а ради нашего славного героя- участника многих ливонских и прочих походов, воеводу Каширы, Серпухова и Пскова, богатыря, остановившего 120-тысячную армию проклятого Девлет-Герая, славно командовавшего полком боярских детей при Молодях, наголову разбившего польского короля. Ради именинника, великого Ивана Петровича Шуйского! Именно на таких людях держится святая Русь и будет держаться впредь. За тебя, дорогой князь!
Годунов поднял кубок, поднес его ко рту, расправив усы, но вдруг остановился:
-Вот какая неприятность...Не могу в последнее время пить одно вино, мурашками и сыпью покрываюсь, лихоманка бить начинает. Непременно надобно сразу водкой тело и душу ублажить.
-Так то славное молодое Рейнское,- озадачился Шуйский.-От него токмо кровь в жилах играет и в голове светлеет.
-Что Рейнское, что галльское,-махнул рукой Годунов.- Для меня, извини Иван Петрович, все едино. Эй, дворецкий!
В дверях тут же появился княжеский распорядитель.
-Откупорь, друже, одну из бочек с водкой, что я привез боярину, да подай сюда. Заодно князь убедится, что я его не какой-нибудь...отравой решил попотчевать.
Все натужно засмеялись, а Мстиславский, так чуть не упал в обморок.
-Ну же, живей, не видишь уже кубки полны!-подогнал дворецкого Борис. Тот тут же бросился выполнять указание.
Все так и пребывали в оцепенении пока слуга не втащил в залу бочонок с водкой, проворно его не откупорил и не налил польского крепкого напитка в широкобокую чашу.
Только тогда Борис Федорович снова поднял кубок, мысленно перекрестился и залпом осушил его до дна. После этого он опрокинул в себя полную чашу водки, потребовал еще. Все глядели на него с изумлением.
Слуга сглотнув, плотно закрыл за собой дверь.
-Ну так, ху-у,- выдохнул Годунов, пытаясь понять что у него творится внутри.
А там что-то разливалось огненной лавой. То ли польская водка, то ли выпитая перед этим отрава. Вдруг он почувствовал, что ему становится худо.
Борис схватился за горло. Захрипел, припал на стол, смяв локтями мясные и рыбные блюда. Стянув на себя шелковую скатерть, повалился навзничь. На него посыпались тарелки и подносы. Изо рта Годунова пошла белая пена.
-Что с ним?!- подскочил Шуйский.
-У-упал,-выдавил Налимов.
-Вижу, что не полетел. Что произошло, спрашиваю!
Иван Петрович проворно обежал стол, взглянул на неподвижное тело. За его плечами появились Голицын и Воротынский. Боярин Мстиславский от страха не переставая жевал хлеб.
-Налимов,- наклонился к Борису Шуйский,-ты же говорил, что римский яд подействует только через день, а он сразу сдох.
-Сдох ли?-усомнился Воротынский.
-Не видишь, пузыри пускает! И посинел. Ну-у, колобродь неблазная, и что нам теперь делать? Васька, встань у входа, никого не пускай!
Голицын тут же подскочил к двустворчатым дубовым дверям, прижался к ним своим шарообразным телом на коротких ногах.
Налимов покраснел, как вареный рак, казалось, и его сейчас хватит удар.
-Не понимаю,-бубнил он.- Купец шотландский сказывал дьякам, что не сразу...
-Ска-азывал,- передразнил Иван Петрович,- ничего тебе, Димитрий, доверить нельзя. Что теперь говорить-то станем? А я-то по уши...Позвал на именины...Москва бомбой пороховой взорвется. Ты понимаешь, свинячий потрох, что наделал?-схватил Шуйский за грудки Налимова.
-Да, отстань ты, Иван Петрович!- оттолкнул его Дмитрий.- Сам бы и промышлял по поводу зелья. Яд Кантареллой называется, им римские попы да кесари друг друга веками травили.
-Что мне до римских попов,-опустился в бессилии на стул Шуйский, обхватил старческими, морщинистыми ладонями голову.
-А давайте ему череп кочергой проломим,- предложил Воротынский.-Скажем, что о край стола ударился. С кем не бывает.
Он подошел к печке, отделанной изразцами в петухах и рыбках, взял в руки кочергу, повертел:
-В лоб ему, промеж глаз, стол кровью измажем, потом жильцов позовем.
Шуйский опять встал, тяжело вздохнул, пнул Бориса:
-А-а, мне все одно не отмыться. И вам тоже!
Кто-то попытался открыть дверь.
-Пошел вон!- крикнул Голицын в щель.- Надобно вот что...Вынести покуда Бориску через черный ход,-он кивнул на дверку позади залы.- В чулане каком спрятать. Устроим гульбу до небес, пляски, в угарном дыму никто не поймет куда делся Годунов, а мы и не ведаем. Пропал и всё.
-Тоже, конечно...,-засомневался Шуйский,- но похоже, это единственное что остается.
-Так что, кочергой-то будем отметину делать?- примерился железкой к голове Годунова Воротынский.
-Да погоди ты, Михаил. Ох, соратнички...
Шуйский сорвал со стены большой гобелен, изображающий короля польского Сигизмунда II на охоте, расстелил на полу. Это тоже был трофей из Пскова.
-Ну, подмогните же что ль.
Все, кроме Мстиславского, который продолжал жевать хлеб, взялись за тело Бориса. Положили на гобелен, стали заворачивать. Годунов издал какой-то звук. Замерли.
-А ежели ещё живой?- опять усомнился Воротынский.
-Отнесем в подпол, там татарина веревкой для верности придавим,- сказал Шуйский.
Он подхватил сверток с головы, Воротынский и Налимов с ног. Голицын подпер плечом входную дверь.
-Ты-то что, Иван Федорович, замараться боишься?-обратился Шуйский к Мстиславскому.
Тот икнул, встал, не зная что делать, потом взялся за сверток двумя пальцами в середине. Да чуть не упал, ноги совершенно не слушались.
Еле протащили тело в узкую дверь, предназначенную для служивых холопов. Пронесли через темный коридорчик, в конце которого крутая винтовая лестница вела в подсобку. На ней Годунова несколько раз чуть не уронили, пару раз стукнули головой о бревна. Внизу наружная дверь оказалась открытой. На дворе никого видно не было. Шуйский, бросив ношу, тут же притворил дверь, набросил щеколду. Теперь свет еле пробивался в подсобку через маленькое окошко сверху.
Годунова положили на земляной пол среди метел, кос, топоров и прочего хозяйственного скарба. Воротынский взял колун, взвесил на руке:
-А все же надобно бы Бориске череп раскроить.
-Уймись, князь,- отстранил его Шуйский.-Нечего мне в доме кровавую скотобойню устраивать.
Стали искать веревку, чтобы придушить для верности, но не нашли. Начали решать кто это сделает руками. Но вдруг рядом вроде бы послышались голоса.