-Потом,- прошептал Шуйский.- Вертаемся.
Побежали наверх. В зале по-прежнему никого, кроме Голицына, подпирающего дверь не было.
Сели за стол. На этот раз руки дрожали у всех. Мстиславский опять принялся за хлеб. На него долго, пристально смотрел Шуйский, затем глаза его округлились, он раздул ноздри на своем длинном, красном носу. Сжал в руке яблоко так, что мякоть от него брызнула по всей комнате. Перегнулся через стол, пододвинул к себе бараньи ребра, предназначенные для Годунова. Лицо Ивана Петровича сделалось совсем бледным. Кажется, стала еще белее его борода.
-Куда Годунову отраву римскую подсыпали?-наконец спросил он.
Налимов указал пальцем в толстых перстнях на миску с ребрами:
-В баранину, вестимо. Забыл что ли?
-А Бориска её ел? А? Он даже к ней не притронулся!- хлопнул сухим кулаком по столу Иван Петрович.- Бориска токмо вина Рейнского хлебнул да водкой запил!
-Как же так...,-начало что-то доходить и до Налимова.
-Получается...,- не закончил фразы и Воротынский.
-Получается,- зло прошипел Шуйский.- У умного-то получается, а у дурня токмо голова качается.
Бросились к черному ходу. В тесном коридоре набили себе шишек о низкий свод и друг о друга.
В подсобке тела Бориса Годунова не оказалось. На лавке лежал жеваный комок мыльной травы, с помощью которой Борис так ловко провел своих недругов.
В полной растерянности заговорщики вышли на задний двор. А через забор княжеских палат, с разных сторон, уже лихо перемахивали нищие ободранцы и стрельцы, что расчищали канаву у монастыря. Их даже не пытались остановить людишки Шуйского, так они были потрясены напором. Да, в общем-то, и не было у князя особой охраны- так, несколько бывших опричников в качестве стражи и пара полуглухих стариков из смердов, что мотали трещётками по ночам и лениво покрикивали: "Не балуй!", "Бойся!"
Стрельцы с лопатами и палками, влетели в княжеские палаты, расталкивая дворню. Сломали нос брату Шуйского Андрею. Принялись чинить в доме князя настоящий погром-переворачивали столы, срывали со стен картины и украшения, найдя дорогое оружие, тут же хватали его, бежали с ним дальше. По ходу набивали себе запазухи тем, что приглянулось.
А нищие, среди которых были Василий Губов и Дмитрий Кашка, уже хорошо вошедшие в образы ободранцев, растеклись по двору.
Увидев у палат стрельцов и нищих, Шуйский присел от страха. Налимов и Воротынский, почуяв жареное, тряслись как травинки на ветру, повторяли: "Ой, пропали". Голицын побежал обратно в дом, а Мстиславский неуклюже принялся карабкаться на забор. Перелезть его у него не было никакой возможности, но он усердствовал.
"Неблазных заговорщиков" скрутили без всяких церемоний, бросили на землю. Из дома выволокли упирающегося, плюющегося Голицына. "С кем непотребничаете, холопы! Всех запорю!"- кричал он. Прибежала дочь Шуйского Степанида, начала рвать на себе волосы: "Отпустите батюшку, ироды! В чем его вина?! Бога гневите!" Один из "нищих" оттащил ее за косу к сараю, пнул в живот. Она взвыла, поползла за угол. Никто из дворовых ей не помогал.
И тут появился Борис Годунов. Увидев его, Шуйский дернулся всем телом, но стрельцы плотно прижимали его сапогами к земле. Это были люди боярина Никиты Романовича Захарьина- Юрьева, который согласился помочь Борису в поимке "проказников". Рассуждал он просто- раз Годунов узнал, что его собираются отравить в доме Шуйского, значит далеко и крепко щупальца раскинул, с таким тягаться не следует. Голицын ему как-то говорил, что скоро зарвавшийся, безродный Бориска получит по заслугам. "Понимаешь свою выгоду?"- спросил он в лоб. Но хитрый и осторожный Юрьев сказал, что у него разболелась голова и ему более не до разговоров. Но и предупреждать Годунова об опасности не стал. А когда Борис прислал к нему на Варварку Федьку Лопухина с просьбой одолжить "для дела" своих стрельцов ( Юрьеву, как бывшему первому воеводе полка правой руки при ливонском походе и главе земства, было позволено иметь два десятка стрельцов личной стражи), тот сказал, что хочет поговорить с Борисом.
Годунов приехал немедля. Он не стал сразу допытываться у боярина, знает ли тот о заговоре. Просто сел рядом. Чувствовал, что Никита Романович у него что-то попросит. Не знал что, но понимал- не откажет дяде царя. Дальнему, а все ж родственнику через сестрицу Ирину.
"Помирать мне скоро,- сказал грустно Юрьев.- Станешь ты головным регентом царя. Остальные- пустое место, хоть и пыжатся. Не на кого мне положиться, нежели на тебя. Ты в силе и, верю, окрепнешь еще более. Возьми, Борис, опосля моей кончины заботу о моем семействе. В первую очередь возьми под опеку сына Фёдора".
Двадцатиоднолетний Фёдор был первым щёголем и заводилой всяких шумных веселий на Москве. "Уж кто меньше всего нуждался в моей опеке, так это Федька",- подумал Годунов. Но сделал вид, что словами боярина растроган до слез. Поклялся все сделать так, как просит Никита Романович. "Так стрельцов-то дашь?"-спросил он наконец. "Что ж, своих мало?" "Хочу, чтоб и ты в честном деле поучаствовал".
На самом деле, Борис не доверял своему сотнику Сушникову, собирался от него избавиться, но сейчас было с руки- не время плодить недругов. "Как не дать, дам,-ответил Никита Романович.- Токмо ты уж не злобствуй шибко с...проказниками. Один раз топором взмахнешь, понравится". "Знаешь о замысле злодейском?" "А то". Почему боярин его не предупредил, Борис допытываться не стал, обнял Юрьева и молча удалился.
Годунов, подбоченившись, стоял над поверженными врагами.
-Спасибо за угощение, Иван Петрович,- сказал он как можно ядовитей.
-На здоровье,- дерзко ответил тот.
-Мое-то здоровье при мне, а вот твое под большим вопросом.
-Что ж, здесь порешишь, али помучиться на колесе сперва дашь?
-По себе обо мне судишь. Пусть земский суд решает, что с вами делать.
-А что с нами делать? Я тебя на именины пригласил, а ты меня вон как отблагодарил.
-Отравой заморской.
- Не знаю ничего. Ты вон живой и здоровой, блестишь как новгородский рубль. Какая же отрава?
-Кантарелллой называется.
-Выдумки. Кто подтвердит?
Губов с Кашкой притащили, находящегося почти без чувств, Мстиславского.
-Вот он,- указал на него Борис.
-Все расскажу, все как есть!- упал на колени Иван Федорович и разрыдался как дитя.- Он, Шуйский все придумал. Яд Налимов у немцев покупал, а подсыпал в баранину Воротынский. Я об том вашему мальчонке...Михаилу утром рассказал.
-Поросячий потрох,-зло прошипел в адрес Мстиславского Шуйский, застонал от бессилия.
- В баранину?-вскинул черные брови Годунов.- Не понял. Где твой сын, Василий?- спросил он Губова.
-Я здесь,- тут же вылез из-за спин стрельцов Михаил.
-Ну- ка расскажи мне, отрок, куда они яд подсыпали, на что Мстиславский тебе указал?
На самом деле все было не так, как говорил Иван Федорович. Он приехал с подарками к Шуйскому ни свет ни заря. Не сиделось дома от страха. К тому же была договоренность с людьми Бориса- он заранее скажет мальчику Михаилу- жильцу князя- где будет яд- в еде или напитках. А уж он предупредит Годунова. Шуйский очень удивился раннему приезду Мстиславского, но поблагодарил за подарки- пару отрезов шведского холста, мешок восточных специй и соли, отвел ему комнату для отдыха. Тот лег на мягкую постель, но, разумеется, расслабится не мог. Когда солнце поднялось довольно высоко, прискакали Воротынский и Голицын. Чуть позже Налимов. Он их видел в окошко. Князей увел куда-то Шуйский. Почему его не позвали, не доверяют? Решил сходить в нужник, стал спускаться по лестнице. Да споткнулся, кубарем скатился вниз по крутым ступенькам, ударился лбом о косяк. Чуть сознание не потерял. Рядом находилась поварская, где уже были готовы яства для именин. В ней никого не было. К боярину подошел мальчонка, помог подняться, добраться до лавки в закутке рядом с кухней. Положил ему на лоб мокрую тряпку.
-Спасибо, отрок,- поблагодарил Мстиславский.- Как тебя звать?