— Мм… — протянул Виктор Алексеевич. — Позвольте один вопрос. Как вы относитесь к тому, что делалось тогда? Ну… к советской власти? Мне важно это услышать, — быстро добавил он.
— За последние двадцать лет, — сказал Зверобоев, — моё отношение к ней существенно улучшилось.
— У меня тоже, — неожиданно сказал Лобанов. — То есть отца я им конечно же не прощу.
Но в целом… Ладно, вы человек занятой, давайте делом займёмся. Что вы хотите знать?
— Как устроен рынок коллекционной фотографии. Желательно с самого начала. Что-то я знаю из разговоров с Лёшей. Но что-то — хуже, чем ничего. Мне нужна полная картина.
— Вы знаете, что такое заявленный тираж? — Профессор принялся расхаживать параллельно доске, туда-сюда, заложив руки за спину.
— Слышал. Но лучше с самого начала. Я не уверен, что верно понял то, что мне говорили.
— Ну что ж… — Лобанов осторожно почесал переносицу. — Давайте с самого начала, с нуля. Ценность любого объекта пропорциональна его редкости. Если нечто существует в единственном числе, оно стоит дороже, чем то, что существует в миллионах экземпляров.
— Каждая горелая спичка по-своему уникальна, — заметил Зверобоев.
— Остроумно, — оценил профессор. — Но горелая спичка ничего не стоит. Её ценность заведомо нулевая.
— Или треснувший бриллиант, — тут же парировал Степан Сергеевич.
— Треснувших алмазов вообще-то больше, чем целых, — нервно сказал Лобанов. — К тому же трещину можно сделать в любом камне. Уникальность же — как раз то, чего добиться трудно, а подделать сложно. Но это уже философский спор…
— Кстати, — усмехнулся Зверобоев, — а что там написано на доске? Мне кажется, что здесь преподавали логику. Причём для философов. Судя по слову «профсоюз»…
— Действительно, — признал Лобанов, — мой коллега лекции читает… А как вы поняли?
— Знакомая схема. Слово «чулки» означает материальный объект. Слово «справедливость» — абстрактное понятие, совершенно нематериальное. Вопрос: куда отнести «профсоюз» и «стыд»? Материальными предметами они не являются, чистыми абстракциями тоже. Что же это?
— И что же это? — заинтересовался Лобанов.
— На эту тему существуют разные мнения, — дипломатично отвёл вопрос Зверобоев. — Вернёмся к нашим баранам. Так что же с уникальностью?
— Весь художественный рынок стоит на том, что предмет искусства уникален, — продолжил Лобанов. — Причём уникален абсолютно. Можно сделать копию чего угодно, кроме творения выдающегося мастера. Например, построить по старым чертежам здание, и оно будет в каком-то смысле не хуже оригинала. А вот любая копия «Моны Лизы» проиграет оригиналу. Любая!
— А это не самовнушение, по-вашему? — спросил Зверобоев.
— Ну… не только самовнушение, — сказал Лобанов довольно уверенно. — Во всяком случае, хороший эксперт может определить, где оригинал, а где копия.
— А в случае современного искусства? — заинтересовался разведчик. — Контемпорари, так сказать, арта?
— Совриск[4], в смысле? Вы имеете в виду всякие кучи мусора, писсуары, прибитые к стене коробки и тому подобное? Работает тот же принцип. Хотя, конечно, бывают проблемы. Вот, скажем, Дэмьен Хёрст, есть такой английский художник… В девяносто первом году он создал произведение под названием «Невозможность смерти в сознании живущего». Аквариум с формалином, в котором был подвешен труп тигровой акулы. Так вот, акула была неправильно законсервирована и в конце концов протухла. Тогда Хёрст купил другую акулу и сделал такую же работу. А на вопросы: «Это та же самая работа или другая?» — отвечал: «Конечно же та же самая».
— Интересно, сколько стоила эта акула, — пробормотал Зверобоев.
— За неё заплатили двенадцать миллионов долларов, — сообщил Лобанов. — Но это, конечно, дорого. Тот же Хёрст делает вполне бюджетные вещи. Скульптуры, небольшие шелкографии. Где-то за сотню тысяч долларов каждая.
— Интересно, сколько продаётся подделок, — пробормотал гость. — И может ли сам автор отличить свою работу от чужой.
— Есть такая проблема, — признал Лобанов. — Но это всё-таки совриск, совсем особый мир. А вот фотография — как быть с ней? С одного негатива можно отпечатать сколько угодно позитивов. И они будут не хуже оригинала… собственно, оригинала как такового и не существует. Что из этого следует?
— Что ценностью должен обладать негатив, — ответил Степан Сергеевич. — Он-то уникален.
— Не-э-э-эт! — торжествующе сказал Лобанов. — Не забудьте, что негатив сам по себе не имеет эстетической ценности. Его нельзя повесить на стенку. Так что победила другая концепция. Уникальность фотографиям придаётся искусственно. То есть условно. Благодаря системе ограниченного тиража.