Мнимый "корреспондент" усиленно поддерживал своего "темного" товарища, командира транспорта, стараясь убедить нас в правильности его слов, повторяя, что и он видел текст телеграммы.
Ясно сознавая, что это гнусная провокация, тем более что за все время радиостанцией "Керчи" не было принято никаких радиотелеграмм, - мы дали понять этим субъектам, что если они посмеют еще раз появиться вблизи "Керчи", да и вообще на пристанях, то будут немедленно арестованы, причем не исключено, что команда "Керчи" разделается с ними самосудом.
По-видимому, это были агенты той части коммерческих моряков, которые боялись, что их могут впоследствии, как моряков вообще, причислить к участникам потопления.
После полуночи суда, решившие идти в Севастополь и стоявшие, как было указано выше, на внешнем рейде, снялись с якоря и ушли в Севастополь.
Впоследствии выяснилось, что миноносец "Громкий" (командир - бывший старший лейтенант Новаковский), имевший столь небольшое количество личного состава, что дальше параллели Дообского маяка он идти под своими машинами не мог, отказавшись от предложения командующего флотом взять его на буксир, был затоплен своей командой. В 1 часу ночи ко мне на "Керчь" пришел мичман со "Свободной России (фамилию не помню) и передал мне от имени командира, бывшего капитана 1 ранга Терентьева, что он самостоятельно выйти на рейд не может, так как команда разбежалась (осталось всего 120 человек) и некому продолжать разводить пары. Поэтому Терентьев просит меня потопить корабль. Я ответил, что сделаю все возможное, но в точности пока не могу сказать, так как не знаю, какова будет обстановка к утру.
В 1 час ночи пришел ко мне командир миноносца "Лейтенант Шестаков" бывший мичман Аненский и сообщил, что с миноносца "Капитан-лейтенант Баранов" (с которым рядом у пристани стоял "Лейтенант Шестаков") началось паническое бегство команды и что такое же дезертирство может охватить и команду "Лейтенанта Шестакова".
Я предложил ему немедленно развести пары, взять к себе оставшуюся команду "Капитан-лейтенанта Баранова" и при первой возможности, имея эсминец на буксире, дать ход и отойти хоть на несколько десятков сажень от пристани, прекратив всякое сообщение с берегом.
Около 2 часов ночи "Лейтенант Шестаков", имея 45-50 человек сборной команды, с "Капитан-лейтенантом Барановым" на буксире, отошел на середину гавани, сохранив тем самым способность передвигаться, что было большим счастьем и сыграло огромную роль в потоплении флота.
Честь столь важного и блестяще выполненного поступка надо отнести не только на счет энергии и твердости мичмана Аненского, но и председателя судового комитета миноносца "Лейтенант Шестаков" доблестного С. М. Лепетенко, горячего, энергичного и смелого сторонника потопления флота еще задолго до его агонии.
Наконец настало утро рокового 18 июня.
К этому времени оказалось, что на всех миноносцах, кроме "Керчи" и "Лейтенанта Шестакова", осталось не более 5-6 человек команды на каждом, на миноносце же "Фидониси" - ни одного. Даже командир его, бывший старший лейтенант Мицкевич, со своими офицерами позорно, ночью, бежал с корабля и, как выяснилось впоследствии, на моторном катере пробрался в город Керчь, а оттуда в Севастополь.
Итак, к этому времени из всех кораблей, оставшихся в гавани, способны были дать ход и, следовательно, буксировать другие корабли только миноносцы "Керчь" и "Лейтенант Шестаков".
Около 5 часов утра миноносец "Лейтенант Шестаков", снявшись с якоря, взял на буксир миноносец "Капитан-лейтенант Баранов" и начал выводить его на внешний рейд к месту потопления.
В то же время я вызвал к себе Н. Деппишь и предложил ему собрать все наличные портовые суда и суда, хоть сколько-нибудь приспособленные для буксировки, и, в случае отказа, угрозой карательных мер со стороны миноносца "Керчь" заставить их подойти к нам для получения инструкции.
Через час вернулся взволнованный Н. Деппишь и сообщил, что не только со всех портовых буксиров, катеров и судов, но даже и со всех коммерческих кораблей вся команда до одного сбежала, они стоят мертвенно пустыми.
Положение создавалось почти критическое - для буксировки фактически остался один только миноносец "Лейтенант Шестаков". Нужно было действовать с крайней осторожностью, помня случай с миноносцем "Гневный", который при выходе из Севастополя при занятии его немцами - выскочил на бон исключительно из-за того, что в машине, благодаря нервному настроению команды, дважды дали ошибочные хода, и миноносец получил такие повреждения, что дальше идти не мог.
Выход же с буксиром из Новороссийской гавани представлял особые затруднения, так как противоподлодочный бон в воротах гавани не мог быть разведен целиком.
Благодаря этим обстоятельствам, я не хотел рисковать миноносцем "Керчь", авария которого могла бы помешать потоплению остальных кораблей, а главное, дредноута "Свободная Россия", для взрыва которого миноносец "Лейтенант Шестаков" не имел достаточного количества исправных и приготовленных к действию мин Уайтхеда.
Итак, фактически вся работа по выводу миноносцев на рейд легла на миноносец "Лейтенант Шестаков".
Миноносцы выходили из гавани на рейд, держа на мачтах сигнал: "Погибаю, но не сдаюсь!" - с этими сигналами они и шли ко дну.
Около 5 часов утра, т. е. с рассветом, прибыл на "Керчь" представитель центральной Советской Власти Ф. Ф. Раскольников{13} и, ознакомившись с положением на "Керчи", попросил моторный катер для поездки на "Свободную Россию", дабы выяснить ее положение, сообщив, что у него есть надежда достать средства для буксировки "Свободной России" к намеченному месту ее потопления и создать обстановку, благоприятную для потопления судов.
Здесь я впервые познакомился с Ф. Ф. Раскольниковым.
Хотя политическая сторона вопроса не входит в область моего рассмотрения, тем более что я был очень далек от нее, тем не менее не могу не отметить резко бросившуюся в глаза разницу между деятельностью представителей центрального правительства И. И. Вахрамеева и Ф. Ф. Раскольникова. Несмотря на то что Ф. Ф. Раскольников прибыл в Новороссийск лишь ранним утром 18 июня, среди окончательно уже деморализованных к тому времени масс, благодаря его влиянию, появился резкий перелом. Потопление судов сразу приобрело общую симпатию, что несомненно сильно способствовало успеху.
Кроме того, я считаю своим долгом категорически опровергнуть заявление автора ниже рассматриваемой книги о том, что Ф. Ф. Раскольников якобы вел агитацию, направленную против офицеров, это сплошная ложь.
Около 10 часов утра толпа на пристани, у которой стоял миноносец "Керчь", сделалась положительно сплошной, появились какие-то подозрительные субъекты, показывавшие из корзин и из-за пазухи бутылки с вином, громко предлагая команде "Керчи" выпить.
Тогда я решил, что пора отойти от пристани, и, дав ход, вышел на рейд, где стал на якорь около входных ворот в гавань.
Около 12 часов дня я поехал на "Свободную Россию", дабы сговориться с ее командиром, бывшим капитаном 1 ранга Терентьевым, о буксировке "Свободной России" при помощи миноносца "Керчь" и "Лейтенанта Шестакова" на тот случай, если бы Ф. Ф. Раскольникову не удалось достать буксира.
На "Свободной России" я застал Терентьева в его каюте, заботливо укладывавшего свои вещи.
Очень сухо со мной поздоровавшись (он был ярым сторонником похода в Севастополь и деятельно, хотя и неудачно, агитировал за это на своем корабле), он просил меня не задерживать его длинными разговорами, так как он очень якобы торопится с укладкой вещей. Ознакомившись с целью моего прихода, Терентьев сказал: "Раскольников буксир достанет, и нам не о чем больше с Вами говорить", - и нагнулся над чемоданом. Считая "аудиенцию" оконченной, я начал выходить из каюты, тогда Терентьев, повернувшись, крикнул мне вслед: "Очень-то на рейд не вылезайте с миноносцами, Вас может атаковать немецкая подводная лодка".