Все закончилось в один момент. Служебная «Волга» дедушки разбилась на мокрой трассе перед въездом в город как раз накануне 6-летия внучки. Вместе с дедушкой погибли папа и мама Леночки, которые сопровождали почтенного академика Кузьмина на заседание Совета министров СССР, посвященное развитию атомной энергетики.
На заседание Совмина, конечно, их никто не приглашал, но знаменитая двухсотая секция ГУМа всегда могла порадовать дефицитом людей, имеющих право на этот дефицит. А благодаря статусу академика у семьи такое право было. Грех не воспользоваться. В такие-то времена…
После смерти родителей бабушка пыталась оформить опекунство над внучкой, но слабое здоровье и недавний инфаркт не позволили ей это сделать. Лену отправили в детский дом, лучший в Горьком. Бабушка навещала ее каждый месяц и до последнего часа своей жизни надеялась забрать Леночку к себе… Умерла бабушка в канун 17-летия внучки. Лена осталась полной сиротой. Единственное, что поддерживало ее в детдоме, – это книги и старенький учитель литературы, Василий Никанорович. Он был выслан из Ленинграда в Горький в далеком 37-м году, когда репрессировали его родителей. В город на Неве он уже не вернулся никогда. Не простил смерть родителей – представителей простой советской интеллигенции, как обычно оклеветанной кем-то из соседей. Или сослуживцев. Какая теперь разница… Василия Никаноровича, на удивление, уважали и любили все: и строптивые детдомовцы, и хмурые педагоги. Именно он, лукаво глядя из-под очков, учил школьных остолопов любить и ненавидеть, восхищаться и презирать, радоваться и грустить, ценить и любоваться. Лена была его лучшей ученицей. Своих детей и внуков у него не было, и он глубоко и нежно привязался к талантливой и внимательной девочке, частенько называл ее: «Моя внученька».
Лена была спокойной и прилежной детдомовкой. Поэтому директор в виде исключения отпускал ее пару раз в неделю «на волю» – в город. Лена любила эти короткие вылазки. После школы она обожала бродить с Василием Никаноровичем по заснеженным ледяным улицам, а потом – с удовольствием пить ароматный чай на его старенькой кухне. Жил учитель в частном секторе, в доме с резными ставнями и скрипучими половицами. Зато сколько книжных стеллажей у него было! От пола до потолка – раритетные издания Толстого, Чернышевского, Добролюбова, Пушкин в кожаном переплете, неизвестные оды Ломоносова. Тяжелые хрестоматии, древние Библии и молитвословы с «ятями». Все это богатство он привез еще из Ленинграда.
Василий Никанорович быстро привык к суровым детдомовским реалиям, к городу с названием, так отвечавшим его судьбе, – Горький. И к жизни не в городской квартире, а в деревянной развалюхе – тоже привык. Какая разница, где читать? Но семью не создал, всю свою жизнь посвятил ученикам. И они его любили. Даже самые заядлые хулиганы затихали, когда встречались с его пристальным, но ласковым взглядом из-под очков. Видно, чувствовали спокойную тихую силу.
После похорон бабушки Лена пришла к Василию Никаноровичу. Больше не к кому было идти.
Неделю она лежала в забытьи у него на диване. Себе он постелил на кухне, но днями и ночами не отходил от Леночки. Вроде бы и температуры нет, но не встает.
Через неделю Лена подошла к окну. Солнце. Она тихо и кротко улыбнулась:
– Уеду я, Василий Никанорович. Уеду. В Москву. Так бабушка хотела.
– Не надо, девочка, не надо, внученька, – старенький учитель ласково сжал ее холодные пальцы, – Москва – тяжелый город. Съест она тебя, проглотит до последней косточки. Не нужна столице такая чистота. Испортит она тебя!
– Поеду. – Лена была непреклонна. – Бабушка мечтала об этом. А к вам приеду следующим летом. Непременно приеду. И книжки новые привезу. И еще хочу вас попросить… Помогите мне продать квартиру. Я вам доверенность оставлю.
Василий Никанорович устало улыбнулся. Подошел к серванту, открыл его. Достал старинную супницу.
– Подойди сюда, внученька. – Подслеповато щурясь, он порылся в посудине. – Вот, возьми, эти бриллиантовые сережки принадлежали моей маме. Она завещала передать их моей жене или дочке. А у меня сразу внучка! – как-то грустно засмеялся старый учитель. – Вот так, перепрыгнул! Они пригодятся тебе. Отнесешь их в антикварный магазин, должны дать хорошие деньги. Бриллианты по три карата и изумруды вокруг. Чай, не подделка какая! Вещь-то еще дореволюционная… Бери, бери, что смотришь? – Он лукаво улыбнулся. – И вот еще, денег возьми. Тоже пригодятся тебе. Давно лежат – гробовые. А помру, так пусть педсовет похоронит! Зря я почти 60 лет стулья в школе протирал, что ли?