Въ эту же ночь, до назначенной артиллерійской стрѣльбы, нѣсколько человѣкъ отправились впередъ для наблюденія за ея результатами.
Ночь была очень свѣтлая и тихая, каждый шорохъ отчетливо слышенъ.
Развѣдчики, продвинувшись далеко впередъ и миновавъ непріятельское сторожевое охраненіе, донесли о результатахъ ночной стрѣльбы.
Наши снаряды попадали въ самый редутъ, осыпая осколками роту, рывшую окопъ. Поражалась очень удачно лощина за редутомъ. Отовсюду ясно доносились все усиливающіеся стоны многихъ раненыхъ. Когда огонь съ нашей стороны участился, японцы, бросивъ работу, разбѣжались.
Зашелъ сегодня въ церковь. Молящихся всего на всего 19 человѣкъ. А давно ли въ концѣ іюля церковь была полна народомъ? Положимъ, церковь на створѣ непріятельскихъ батарей, она можетъ быть обстрѣляна, какъ обстрѣливается почти цѣлый мѣсяцъ весь городъ.
Молиться пришло мало. Теперь въ опасныя минуты больше надежды на блиндажи…
Теперь, быть можетъ, каждый въ душѣ смутно сознавалъ, что онъ что-то не то дѣлалъ, когда крестилъ себѣ лобъ, кланялся и ставилъ десятикопеечную свѣчку Избавительницѣ. Все это онъ продѣлывалъ въ смутной надеждѣ, что все это пригодится въ смертный часъ. Когда же смертный часъ приблизился для многихъ, когда стало ясно, что выхода нѣтъ, что, если не сегодня, завтра, то черезъ недѣлю въ любомъ неблиндированномъ помѣщеніи оторветъ голову, а то и совсѣмъ смететъ съ лица земли, "церковный христіанинъ" крестится на спѣхъ, но въ Домъ Божій, куда онъ раньше имѣлъ такое тяготѣніе, не идетъ, предпочитаетъ сидѣть въ прочномъ блиндажѣ, ругательски рутая правительство за тѣ ужасы, которые приходится переживать, совершенно забывая, что онъ часть этого правительства, которое вмѣстѣ съ другимъ, японскимъ, правительствомъ устроило эту бойню человѣческую.
Что было, когда 25 іюля во время молебна началась бомбардировка? Всѣ быстро разбѣжались, съ священниками во главѣ. Гдѣ, куда дѣвалась парадная вѣра, надежда въ Бога-Избавителя?
То была жалкая комедія! Молились объ избавленіи отъ смерти Всемогущему. Стоило только смерти, какъ пугалу, выглянуть изъ-за Волчьихъ горъ, всѣ, такъ торжественно молившіеся, разбѣжались, словно дѣти маленькія, забывъ Того, Кого просили, на кого надѣялись…
Разбѣжались и такъ напугались, что и въ церковь забыли путь.
Нѣтъ! что не отъ сердца, отъ того быстро отречешься въ минуты смертельнаго ужаса.
Что искренно, не на показъ, что мучительно продумано, прочувствовано — отъ того не отречешься такъ легко не только въ минуты, даже въ часы, дни, недѣли смертельнаго ужаса, а еще больше увѣришься, потому что мысль и душа, какъ нераздѣльное цѣлое, опять прошли черезъ остро-мучительный процессъ бытія.
Спрашиваю одного большого любителя ходить въ церковь:
— Что это вы церковь не посѣщаете?
— Да знаете ли, не ровенъ часъ, снарядъ попадетъ.
— Да тамъ, гдѣ вы живете, не лучше.
— Да знаете ли, дома какъ-то спокойнѣе. Затеплишь лампадку, помолишься. Вотъ, если не будутъ стрѣлять, непремѣнно пойду. Грѣшно, знаете ли: больше трехъ недѣль въ церкви не былъ, просфору не вынималъ…
Спрашиваю другого.
— Я, батенька, теперь не только въ церковь не хожу, всѣ образа поснималъ. Довольно съ меня. Посмотрите, что кругомъ дѣлается. Сходите въ госпиталь…
Нѣтъ, нѣтъ, довольно. Если мы не чувствуемъ въ себѣ Бога, все вотъ это — онъ указалъ рукой на церковь — ни къ чему положительному не ведетъ. Молятся, молятся, а чуть дошло до дѣлежки — звѣрями становятся. Мало того — молятся, чтобы Господь помогъ имъ побольше истребить и изувѣчить такихъ же людей, какъ они сами, словно Богъ не одинъ для всѣхъ. А когда дѣло дошло до развязки, боятся смерти куда больше, чѣмъ вѣрятъ Богу.
Другой разъ хочу помолиться, а какъ вспомню, какъ въ госпиталѣ корчатся, словно змѣи, отъ боли — не могу.
Вижу я, что истиннаго Бога люди давно потеряли, отъ временъ далекихъ.
Нужно искать въ себѣ Бога! Найдемъ Его — не будетъ этихъ ужасовъ.
…Опять сегодня удивительно красивая, покойная, лунная ночь. На рейдѣ тишина. Горы молчатъ. Изрѣдка блеснетъ огонь на Тигровомъ, позолотитъ дома, грянетъ выстрѣлъ, повторитъ ему отчетливо эхо, разсыпавшееся на много отголосковъ, — и опять все стихнетъ, опять полная тишина.
Внутренній рейдъ не дохнетъ.
Прозвучитъ лишь изрѣдка — Кто гребетъ?
— Мимо — и снова тишь, снова покой.
И не вѣрится, что кругомъ враги, рѣшившіе истреблять другъ друга.
Но вѣришь, вѣришь, быстро освобождаешься отъ сентиментальнаго настроенія — въ сторонѣ Орлинаго Гнѣзда начала рваться шрапнель. Какъ солдаты говорятъ — Зачали шрапней кидать.