Иногда, если у меня выдавалась свободная минутка, я мог поболтать с ранеными, почитать им письма из дома с вестями о друзьях и родных, которые были или убиты, или тоже покалечены, написать ответы. Раненые у нас были со всех концов страны. Именно тогда я осознал, какие ужасные жертвы вынуждены приносить народы России, и понял всеобщее возмущение. Ведь большей части этих жертв можно было избежать, если бы страна лучше подготовилась к войне. Тогда я научился глубоко уважать и любить простой народ моей родной страны.
Императорское училище правоведения в военное время
Моя работа в качестве санитара в операционной царскосельского Дворцового госпиталя стала возможной только во второй половине лета 1915 г. В первой половине мы были заняты другой работой, тоже связанной с войной. Принц Ольденбургский на время превратил все Училище правоведения в фабрику по производству марлевых противогазовых повязок.
Ольденбургский занимал какое-то очень высокое положение в Российском Красном Кресте, и ему доверили производство этих изделий, как сейчас говорят, «в аварийном режиме». Повязки призваны были обеспечить солдату первичную защиту против ядовитых газов, которые немцы первыми представили миру как новый вид оружия и реально применили против русских позиций под Варшавой. Запуская производство, принц сразу же столкнулся с организационными трудностями, в первую очередь с недостатком квалифицированной рабочей силы. Поэтому, с характерной для него внезапностью, он решил мобилизовать учащихся нескольких училищ, в том числе нашего Училища правоведения, где он был единственным – всесильным – попечителем.
Он объявил нам об этом посередине экзамена по латыни, который при этом и отменил к нашей безмерной радости. Этого экзамена мы все особенно боялись и ожидали там расплаты за всевозможные проделки, которые устраивали в течение года над учителем – человеком по фамилии Вольдемар. Он был очень мал ростом – я бы сказал, чуть выше пяти футов, – и, видимо, остро чувствовал этот свой недостаток. Пытаясь его исправить, он носил сшитые на заказ туфли на высоченных каблуках и короткую стрижку, известную в России как ежик. При такой стрижке волосы обрезают очень коротко, чтобы они стояли вертикально, обычно не длиннее дюйма, – но у Вольдемара волосы были по крайней мере в два дюйма длиной. В дополнение к этому он почему-то считал, что латынь необходимо учить так, как если бы это был живой язык. Как представлю, что вот он стоит передо мной и тараторит по-латыни, – меня даже сейчас пробирает дрожь. Все эти забавные особенности делали его естественной мишенью для любых шуток и проказ, какие только способны измыслить мальчишки.
Я упоминаю обо всем этом потому, что к 1930-м годам он стал премьер-министром независимой Литвы Вольдемарасом и проявил, как мне говорили, диктаторские замашки правого толка. Я всегда пытался понять, как мог он управлять страной, если поддерживать порядок в классе из пятидесяти мальчиков ему не удавалось почти никогда.
Тот экзамен 1915 г. был исключением. Как большинство экзаменов в русских школах, он был обставлен не просто строго, но даже с некоторой торжественностью. Вольдемар и еще один учитель сидели за большим столом, покрытым зеленым сукном. На столе были разложены билеты, причем их было немного больше, чем мальчиков в классе.
Традиционно весь курс делили на нужное число билетов и на каждом билете писали тему и конкретные вопросы по ней. Мальчиков вызывали по очереди, в алфавитном порядке; каждый тянул билет из стопки, разложенной на зеленом сукне веером, текстом книзу, и направлялся к одной из трех или четырех классных досок, развешанных по стенам позади экзаменаторов. После этого давалось несколько минут, чтобы спокойно подумать над полученным вопросом. Отвечать надо было устно, но на доске можно было написать все, что отвечающий считал нужным.