Понял, что слишком гордо бросил слова в лицо приказчику. Выхватил из поняги двух копченых уток, протянул их в руки Похабову:
– Прими в почесть19!
Тот скривился:
– Что в почесть сыну боярскому суешь? Уток? Срамота! – потеряв желание продолжать разговор, Похабов двинулся в ворота, – Верно было, татары налетели.
– Олонец мое прозвище, еще прозвание – Ослоп20, – сказал Игнат и замер.
Похабов сам остановился.
Что-то слышал приказчик об Игнате Ослопе от старых казаков. Будто ходил охочим человеком со служилыми, на Лену, на Колыму, отличался и в боях, и в жестокостях.
– Никогда не просил ничего за добытый в казну ясак, ни жалования не искал, ни подарков! – с бессильной обидой проговорил Игнат, – хоть свое соблюди, ты ж приказчик Маковского! Дай правежа Зобу!
– Что?! – рассердился Похабов и махнул плетью, – ты кого винить?.. кого?.. Сам от государевой службы, повинностей бегал, в охочих отсиживался, и тем взялся попрекать?!
Лет десять назад было то, о чем говорили про Ослопа. Того лиходея Похабов, пожалуй, и к себе бы взял. А этот жалкий человек с острым черным лицом, в инородческом платье ничего уже не стоил, только раздражал зря и назойливо добивался сыска, которого приказчик хотел избежать.
Игнат поднял подбородок, ноги его подломились, и он упал на колени, весь прямой как палка, с лицом, дрожащим от горя и обиды. Утки в безвольных руках ткнулись в пыль.
Похабов снова поморщился:
– Как ты сказал, так татары делают. Не иначе они налетели. По ним сыск проведут. На Зоба ябеды21 не говори, – он пошел в ворота, услужливо распахнутые дворней, которая с изумлением уже смотрела на Игната и ждала, чем все закончится. В створе ворот обернулся, смягчился, – Новый закон теперь22. Приведешь сюда ко мне Зоба, да послухов какие под присягой твои слова покажут, будет тебе правеж.
Похабов бросил еще один суровый взгляд на просителя и поднял зажатую в кулаке плеть:
– Но извет23 на меня сочинишь, руку отрублю, кнутом до смерти забью!
Ворота захлопнулись. Игнат остался перед ними на коленях, безвольно опустив руки, и едва шевеля губами:
– Христом богом молю, Христом богом…
– В четыре дня дошел? На волок, да потом еще волоком? – Фрол Семенов, подьячий съезжей избы24 Енисейска, поставил на стол миски и кружки.
Был он высокий, слегка сутулый, но крепкий, как большинство сибирских служилых. Возрастом лет на десять моложе Игната, однако бороду уже имел с легкой проседью. Потрепанный и вытертый стрелецкий кафтан он старался носить с некоторой лихостью. Да и во взгляде было что-то шальное, что выделяло подьячего среди обычных чернильных крючков. Приняв Игната в съезжей избе, он не чинясь зазвал его на свой двор, повечерять и остановиться до утра. Грязная одежда и запах просителя нисколько не смущали. В его холостяцкой избе было не особенно чисто.
– Только шел, не ночевал вовсе? – Фрол добавил на стол вчерашнюю лепешку и кувшин кваса, с основательностью утвердил в середке поднесенную Игнатом копченую утку.
Игнат только неопределенно мотнул головой, грузно сидя на лавке за столом.
– Вот тебя… – хмыкнул Фрол, но осекся под взглядом гостя, – да, верно…
Подьячий снял с пояса нож, надрезал и разломил птицу пополам:
– Когда ж успел закоптить дичь-то?
– Пока побитых хоронил, – тяжело пошевелился Игнат.
– На погребальном костре коптил? – ахнул Фрол и отпрянул от утки.
– Остяков в земле сложил, их обычаем. Не жег, – покачал головой Игнат, – на костер рябины срезал. Все одно кругом ходил, следы смотрел.
Фрол отломил ломоть мяса, понюхал, улыбнулся:
– Верно, рябина, – попробовал, добавил, – Хороша!
Взял себе сразу половину утки, уселся напротив, ожидая рассказа. Игнат, не трогая еды отвечал скупо:
– В лесу паленый фитиль от пищали25 нашел, следы сапог. Засадой там сели. Остальные с реки подошли. Человек с десяток, сколько есть у Зоба. С реки налетели, погнали. Потом из леса ударили, никто не ушел.
Фрол ел птицу, жевал лепешку, запивал квасом, но смотрел внимательно, не перебивал.
– Мужчин, стариков и мою Марусю с детьми на стойбище побили. Женок и других детей в лесу нашел. Там их посекли и ветками закидали – спрятали, – закончил Игнат.
– Ежели бы ты их не нашел, похоже стало бы, что татары их ясырями26 взяли и с собой увели, – покивал Фрол, подумал и добавил, – Как ты своих признал, если их пожгли?
– Одежа. Маруся им шила на русский обычай.
20
Ослоп – деревянная палица. Иногда окованная железом или утыканная гвоздями. От того же слова образовано «остолоп».
22
В 1649-м было принято Соборное уложение – единый свод законов Русского царства. Помимо определения преступлений и наказаний за них, менялась и процедура суда. Запрещались судебные поединки. Суд должен был вестись через судоговорение с фиксацией, заслушивались показания свидетелей («послухов»), вводилось крестное целование (т.е. присяга), считавшееся гарантом правдивости показаний. До регионов «Уложение…» добиралось долгие годы и не сразу заменило привычный порядок суда. Обязанность доставки ответчика в суд в сибирских реалиях часто возлагалась на истца.
25
Пищаль – длинноствольное огнестрельное оружие. В данном случае – ружье с фитильным замком. Аналог европейской аркебузы.