– Давно ли ты сам, отец Кирилл, обвенчал Перфильева с вдовой Фирсовой при живой-то жене? – проронил Игнат и тут же пожалел о сказанном. – Прости, батюшка, прости! Бес попутал!
– Бог простит. Тебе о своей душе думать надобно, – отец Кирилл протянул руку в кольцах для поцелуя, – Смирись, то единственный путь. То еще можешь заповедать святой церкви, что у тебя из мягкой рухляди31 осталось, на благое дело, на вспомоществование. А сам можешь постриг принять, в скит податься. Чрез то обретешь спокойствие.
– Ничего не осталось, все забрали… – напомнил Игнат.
– Может это и знак тебе от господа, от всего мирского отречься вовсе, жить одним словом божьим, – кротко проговорил священник.
– В твоих устах слово божье! – Игнат посмотрел на него с надеждой, – Идем к Маковскому, скажи людям, тебе перечить не станут, так послухов найдем, с ними и Зоба привести на суд можно!
– У Зоба много людей в покручениках32 да в холопах. Их долг велит его оборонить. Крови я допустить не могу, – ответил отец Кирилл без раздумий.
– Похабову скажи, воеводе! – просил Игнат.
– Они законом связаны, – увещевал священник, – поелику велено законом к ним послухов и самого виновника вести. Что уж поделать?
– Не закон курок взводит. Рука! – ответил Олонец.
Он посмотрел в глаза отца Кирилла прямо и твердо:
– С божьей помощью сам справлюсь. Благослови, батюшка.
Священник отдернул руку:
– Своеволие задумал? До крови довести? На такое нет благословения!
Олонец кивнул, тяжело встал. Повернулся к иконостасу:
– Прости, господи!
Перекрестился и вышел.
Вечером следующего дня он был у Маковского. Шел не останавливаясь. Лишь ночь переждал бессонно, без охоты пожевав оставшуюся утку. Не оставляли его не только горестные видения Марьи и сыновей, но и мысли. Вспоминалась церковь и увещевания батюшки. К концу перехода он решил не своевольничать, а положиться на божий промысел и идти к самому Зобу. Если Зоб согласится явиться к приказчику, то и послухи найдутся.
Найти Зоба в слободе у острожка не составило никакого труда. Он ставил новый лабаз33 для сдачи внаем. Чуть ли не все плотники слободы трудились на его затею. Кто из обязанности, кто не смог отказать первому человеку Маковского. Стояли летние долгие дни, и Григорий требовал не останавливать работы, пока был свет. Вот и сейчас спустился на берег Кети, присмотреть за делом.
На лугу у воды полно было дощаников, карбасов и каюков34 разбитых или наоборот, целых, оставленных здесь хозяевами, до той поры, пока они не вернутся из-за волока с Енисея, Байкала или Лены и не отправятся обратно на запад. На склоне виднелись вытащенные на берег челноки-ветки35 инородцев, живущих при слободе или самих слободских, промышляющих рыбной ловлей. В излучине реки на высоком яру стоял острожек – высокий тын и проезжая башня, за которой виден был крест церкви. От острожка по увалистому долгому берегу вдоль всей слободы, повыше, где весной не доставала полая вода36, тянулась череда амбаров и лабазов. Ближе к острожку государевы для хлеба и соли, а при слободе разных торговых и промышленных людей. Многие из них слободские держали для своей надобности, а иные для сдачи под товары проезжающих.
Спустившись от слободы к амбарам, Олонец встал в стороне, ожидая подходящего случая.
– Ты сколько леса привез, паскудник?! – ревел Зоб на Илью, его сына от прежней, умершей жены, – Цельной день зря потерял! С чего стропила рубить?
– От косогору брали, как ты велел, – отвечал тот, ловя взгляд отца, – бревно стягали цепью книзу, а оно возьми да и зашиби задние ноги лошади. Остатними лошадьми мало…
– Ты еще лошадь изувечил, морда тупая?! – Григорий без всякой жалости ударил сына кулаком по шее.
Зоб был высоким, грузным, руку имел тяжелую. Илья хотя и не был обижен ростом, еле устоял на ногах.
– Прости, батя! – попросил он.
– Какой я тебе батя?! Не заслужил моим сыном зваться! – Зоб дернул Илью за ворот и отшвырнул прочь.
Не глядя больше на сына, Григорий позвал другого из своих людей, Глеба Зубова:
– Иди скажи плотникам, чтобы стропил сегодня не ждали, но сруб вывели полностью!
Тот кивнул и поспешил к амбару.
Илья же кинулся к холопам Десятину и Лямину, стоявшим с лошадьми, какие привезли бревна. Приказал освобождать лошадей от груза и снова спешить на косогор. Те попытались возразить, ссылаясь на поздний час, но он принялся охаживать их затрещинами и пинками.
Сколь неприметным Олонец ни был, но внимания людей Зоба не избежал. Первым его заметил Аким Плаха, правая рука Григория. Сказал о том Зобу, показывая в сторону Игната. Тот махнул рукой и Аким подошел к Олонцу:
32
Покрученик – человек, получивший снаряжение в долг и вследствие этого долга лично обязанный заемщику. Часто не имевшие возможности рассчитаться за «покруту» превращались в холопов.
35
Ветка – челнок, изготовленный из одного ствола дерева. В том или ином исполнении традиционная лодка многих сибирских народов и русских сибиряков.