(Все) видимое – не для человека, но ради блага целого все возникает и погибает в (процессе) перехода одного в другое, о чем я говорил выше. Ни добро, ни зло в смертном не может увеличиться или уменьшиться, и богу нет надобности вносить новые исправления; бог не вносит поправок во вселенную, очищая ее посредством потопа или пожара, он не похож на человека, неудачно построившего или неумело смастерившего что-либо [IV, 69]. (Помимо того), если тебе что-либо кажется злом, то еще неизвестно, зло ли это; ибо тебе неизвестно, что полезно тебе, или другому, или космосу [IV, 70].
…(А они приписывают) богу страсть гнева (и вкладывают в его уста) угрозы (IV, 70]; и не смешно ли? Один человек, разгневавшись на иудеев, истребил (у них) всех боеспособных, предал их огню, превратил их в ничто[48]; а величайший бог, по их словам, разгневавшись, рассвирепев и угрожая, (оказывается способным лишь) послать своего сына, и тот переносит такие страдания!
Но, чтоб останавливаться не только на иудеях, – ибо не о том речь, – а на всей природе, как я обещал, я яснее разъясню вышесказанное [IV, 73].
(Христиане) говорят, что бог все сотворил для человека; (но история животных и наличие у них сметливости показывает, что) все создано ради людей не в большей степени, чем для неразумных тварей [IV, 74]. Громы, молнии и дождь – не дело рук бога; но если даже допустить, что это – дело рук бога, то все это происходит ради людей не больше, чем для питания растений – деревьев, трав, цветов. Если же ты скажешь, что (растения) ведь произрастают для человека, то на каком основании ты можешь утверждать, что они скорее произрастают для человека, чем для неразумных, самых диких животных [IV, 75]? (Напротив), мы добываем пищу, работая и трудясь с напряжением и усилием, а животные не сеют и не пашут, и все для них растет само [IV, 76]. Если сошлешься на стих Еврипида[49]: «Солнце и ночь служат смертным», то почему (они служат) нам больше, чем мухам или муравьям? Ведь и для них ночь служит отдыхом, а день – чтобы видеть и действовать [IV, 76]. О людях говорят, что ради них созданы неразумные твари; (но) если кто скажет, что мы властвуем над животными, потому что мы охотимся на диких животных и питаемся ими, то мы скажем, – почему нельзя утверждать (с большим правом), что мы родились ради них? Ведь они охотятся на нас и пожирают нас? Более того, нам требуются сети и оружие и помощь многих людей и собак против (животных), на которых мы охотимся, а тем природа дала каждому в отдельности немедленно (действующее) оружие, легко покоряющее нас им [IV, 78]. Что касается вашего утверждения, что бог дал нам возможность ловить зверей и пользоваться ими, то мы скажем на это, что, по-видимому, до того, как существовали города, техника и всякого рода общества, оружие и сети, животные ловили и поедали людей и меньше всего люди ловили зверей [IV, 79][50], так что в этом отношении бог скорее покорил людей зверям [IV, 80]. Если кажется, будто люди отличаются от неразумных тварей тем, что они построили города, что у них государство, власти и руководители, то и это не относится к делу: ведь и муравьи и пчелы (имеют все это). Пчелы имеют предводителя, у них есть свита, служба, войны, победы, взятие в плен побежденных, города и пригороды, смены работ, наказание ленивых и злых; во всяком случае они прогоняют и наказывают трутней [IV, 81]. У муравьев (чисто) человеческая (заботливость) насчет пропитания и предусмотрительность (в заготовках) на зиму; они поддерживают друг друга при перенесении тяжестей, когда видят, что кто-нибудь; из них устал; со складываемых плодов они снимают ростки, чтобы они не набухли и оставались (годными) в пищу для них в течение всего года [IV, 83]; для умирающих муравьев оставшиеся в живых отводят особое место, и оно служит для них общественным кладбищем; и, право же, при встрече они беседуют друг с другом и потому не сбиваются с пути; таким образом, они обладают полнотой разума, общими понятиями о некоторых всеобщих (предметах), речью, (выражающей) события и отмечающей их [IV, 84]. Право же, если бы кто-нибудь смотрел на землю с неба, в чем бы он усмотрел разницу между тем, что мы делаем, и (тем, что делают) муравьи и пчелы [IV, 85]? Если же люди имеют в виду колдовство, то и в этом отношении мудрее (их) змеи и орлы; в самом деле, они знают много противоядий и защитных средств и даже свойства некоторых камней, (применяемых ими) для (сохранения) здоровья детенышей; когда люди наталкиваются на (такие вещи), они считают, что сделали замечательное приобретение [IV, 86]. Если же человек считается выше прочих животных на том основании, что он усвоил представление о божественном, то говорящие это пусть знают, что и на это многие другие животные будут претендовать, и весьма основательно; ведь что можно назвать более божественным, чем знание и предсказание будущего? Люди поэтому стараются узнать его от других животных, больше всего от птиц, и те, которые прислушиваются к их указаниям, являются прорицателями[51]. Если же птицы и другие прорицающие животные, знающие от бога будущее, учат нас своими знамениями, то тем самым очевидно, что они оказываются ближе к общению с богом, мудрее и более угодны богу. Люди знающие говорят, что у птиц бывают и беседы, конечно более священные, чем наши, (и утверждают), будто они знают язык (птиц), и подтверждают это на деле: сказав заранее, будто птицы говорили, что отправятся туда-то и сделают то-то и то-то, они показывают, что те действительно туда отправились и сделали то, что было предсказано[52]. Насчет слонов[53] (известно, что) нет никого более верного клятве и более преданного божественному, конечно, потому именно, что они обладают познанием (божественного) [IV, 88]. Аисты благочестивее людей, так как это животное проявляет любовь к ближним и приносит корм своим родителям. Арабское животное феникс[54] по прошествии многих лет возвращается в Египет, уносит умершего отца, погребает его в шаре из смирны и кладет там, где святилище солнца [IV, 98].
Итак, не для человека создано все, так же как и не для льва, и не для орла, и не для дельфина, а для того, чтобы космос, как творение бога, был целостным и совершенным во всех отношениях. Вот ради чего соразмерено все – не в отношении друг друга, разве лишь мимоходом, – а в отношении вселенной в целом. Бог заботится (лишь) о вселенной, ее никогда не покидает провидение, она не становится хуже, и бог не возвращается с течением времени к самому себе и не гневается ради людей, так же как и не ради обезьян или мышей; и он не грозит тем (существам), из коих каждое получило в удел свою долю [IV, 99].
Иудеи и христиане! Ни один бог и ни один сын божий не спускался и не стал бы спускаться на землю. Если же вы говорите о каких-то ангелах, то чем вы их считаете – богами или чем-то другим? По-видимому, чем-то другим, демонами [V, 2].
У иудеев достойно удивления, что, хотя они почитают небо и пребывающих на нем ангелов, они оставляют без внимания самые замечательные и могущественные его части – солнце, луну и прочие неподвижные звезды и планеты; (для них) как будто приемлемо, что вселенная в целом – бог, а ее части не божественны или что хорошо почитать тех, кто, как полагают, открываются где-то во тьме (людям), ослепленным зловредным волшебством или бредящим туманными призраками, а тех, кто столь очевидным образом блестяще всем пророчествует, через которых распределяются дождь и ведро, облака и громы, – а ведь им они поклоняются, – и молнии, и плоды, и всякое творение, через которых им открывает себя божество, этих вестников свыше, подлинных ангелов небесных, – они ни во что не ставят [V, 6].
Нелепо с их стороны думать, что когда бог, как повар, разведет огонь (в день страшного суда), то все человечество изжарится, а они одни останутся, притом не только живые, но и давно умершие вылезут из земли во плоти, – воистину надежда червей! Какая, однако, человеческая душа стоскуется по разложившемуся телу? Этот ваш догмат даже христиане не все разделяют, некоторые вскрывают гнусность, отвратительность и вместе с тем невозможность этого[55]. В самом деле, какое тело, совершенно разложившись, способно вернуться в первоначальное состояние, притом к тому первому составу, из которого оно распалось? Не зная, что ответить на это, они прибегают к глупейшей уловке – для бога, мол, все возможно. Но бог не может совершить ничего безобразного и не желает ничего совершить против естества; и даже если бы ты потребовал в силу своей порочности чего-либо постыдного, то бог этого не сумеет (сделать), и надо прямо думать, что (так) будет; ибо бог руководит не извращенными желаниями и не искаженной непристойностью, а правильным и справедливым естеством. Душе он мог бы даровать жизнь вечную, «трупы же, – говорит Гераклит, – презреннее навоза». Плоть, наполненную вещами, о которых говорить неприлично, бог не захочет и не сумеет объявить вечной вопреки разуму. Ведь он сам – разум всего сущего; он поэтому не может поступать вопреки разуму и вопреки самому себе [V, 14].
48
Очевидно, имеется в виду император Тит, жестоко подавивший восстание евреев в 70 г., разрушивший Иерусалим и храм Яхве.
49
Еврипид (приблизительно 486—406 гг. до н. э.) – один из трех величайших мастеров древнегреческой трагедии. Здесь цитируется его трагедия «Финикиянки», ст. 546.
51
Гадание на основании полета птиц (ауспиции) занимало значительное место в официальном римском культе: без предварительных благоприятных ауспиций не предпринималось ни одно значительное государственное начинание. Для гадания применялись также куры. Видную роль играло и гадание по печени жертвенного животного.
52
Филострат, автор жития Аполлония Тианского, рассказывает (V. Ар. IV, 3) об этом религиозном реформаторе, будто он однажды во время проповеди рассказал слушателям, куда и зачем улетела сидевшая на площади стая воробьев; по проверке оказалось, что Аполлоний указал правильно, так как он понимал язык птиц и знал, о чем они между собою говорят.
53
О «благочестии» и «благонравии» слонов сообщают натуралист Плиний, Цицерон, Плутарх и другие.
54
Феникс – сказочная птица в Египте, о которой в древности рассказывали всевозможные чудеса.
55
Некоторые гностические секты отвергали воскресение тела во плоти; о маркосианах Ириней сообщает (Ер. 1, 21, 5), что, по их учению, тело умершего остается в этом мире, а «к невидимому» восходит только «внутренний человек». Тот же Ириней полемизирует с гностиками, доказывая, что воскреснут только те тела, которые погребены в земле (V, 13). По Тертуллиану (Praescr. haer. XXIII), «то было заблуждение саддукеев, принятое отчасти Маркионом, Валентином, Апеллесом и другими, отрицающими воскресение тела».