— Это гринго всё, мать его… — просипел, снова виски отпил.
— Да какой гринго! Мерещится тебе всё, Пепе! Ты же его убил давно, своими руками! Совсем с ума сходишь уже…
— Не-е-ет… — Пепе головой помотал, на мертвецов посмотрел.
Шесть трупов за минуту. Бледные все, в крови. Кто-то на стол лицом упал, кто-то на полу растянулся. Пепе перекрестился снова, крестик поцеловал.
— Уходить надо отсюда, — сказал.
— Утром уйдём. Не дури, нет здесь никого. Следы мы замели, — Хавьер ответил.
— Чуйка у меня, — Пепе сказал, но Хавьер только как на дурака посмотрел, и ничего не ответил.
Остались на ферме, разве что мертвецов на конюшню вынесли. Вдвоём остались, решили с рассветом в Мексику возвращаться, потому как вдвоём особо не пограбишь.
Утром вышли, лошадей оседлали, выдвинулись. Но даже на полмили отъехать не успели, навстречу дюжина рейнджеров вместе с местным шерифом, а с ними парнишка в одном исподнем на лошади без седла.
— Вы что с Миллером сделали? Остальные ваши где? — шериф крикнул.
— Катись ты к дьяволу! — Хавьер заорал, коня шпорами ткнул, револьвер вскинул, палить начал.
И рейнджеры стрелять начали. Пепе тоже дробовик схватил, лошадку в бока пихнул, да только лошадь заржала вдруг, в сторону бросилась, на дыбы поднялась. И то ли она боя испугалась, то ли чего, но Пепе из седла вылетел прямо на камни, да головой стукнулся.
Проснулся от того, что силуэт чёрный ему солнце заслонил. Только глаза мутные видать, рыбьи. Пепе обрез вскинул, курки взвёл, нажал. Осечка.
— Господи Иисусе… Гринго… — сказать только успел. Тут же верёвку на него накинули, связали крепко и на лошадь погрузили.
Эту историю Пепе Гонзалес рассказал мне, пока ждал приговора в тюрьме Сан-Антонио, и больше всего он жалел, что человека в храме застрелил. Но никакие раскаяния ему не помогли. Пепе Гонзалеса повесили, а я, Джеймс Ти Хэнкс, вышел и записал эту историю, и Бог мне судья, если хоть слово из неё я выдумал.