– Что там?
Колдун помалкивал.
– Могу сказать, мадемуазель, свадьбы с прежним женихом у вас не будет…
– А с кем будет? – спросила Астра.
Пфель быстро глянул на Гаю.
– Два жениха вас ждут… Один достанется вам от другой невесты…
– Потому что та невеста умерла или умрет?
– Возможно, – последовал уклончивый ответ.
– А другой?
– Придет сам, откуда не ждали…
– Могу узнать их имена, кто они? Сколько им лет? Как они выглядит? Где служат?
Колдун собрал кости и спрятал в сундучок.
– Скоро все узнаете…
– У меня свадьба через три дня… Как успеть поменять двух женихов?
– То, чему быть должно, всегда успеется, а прочее уму человеческому знать не положено. – Пфель глянул на Гаю. – А на вас, голубушка, сорочье слово лежит… Мешает сильно, как иголка в ботинке…
Гая схватила ладошками лицо.
– Ой, что же мне делать… Помогите…
– Моя помощь не требуется. Как прилетело, так и отлетит вскоре. Не бойтесь…
– А мне что-нибудь предскажете? – спросила Василиса.
Пфель пробурчал что-то сердитое.
– И забудьте сюда дорогу, мадемуазель, – добавил он.
Астра встала и развязала тесемки сумочки.
– Благодарю, господин Пфель… Сколько должна вам за труды?
Колдун глянул на нее черными глазищами.
– За такое денег нельзя брать… Вам и без того нелегко придется…
– Как вам будет угодно, – резко повернувшись, Астра пошла в сени, забыв про Гаю и Василису. Она была слишком расстроена, если не сказать встревожена. Если не сказать в глубокой растерянности. Лучше бы не ездила вовсе.
Лучше бы не знать…
– Наконец-то пропащая явилась! – услышал Пушкин громкий голос из квартиры, занимавшей второй этаж старого и малость покосившегося дома в переулке Сивцев Вражек на Пречистенке.
Дверь распахнулась.
– Ну где же тебя, милая, носило…
На пороге стоял невысокий господин в потертом жакете и стираной сорочке, рукава которой были закатаны до локтей, открывая мокрые красные руки. Он слепо, по-стариковски сощурился.
– Вот тебе на, не Тася, – проговорил он, чуть отодвигаясь, чтобы разглядеть незнакомца. – Прошу простить, думал, дочь вернулась… Чем могу служить?
Чиновник в отставке виден в каждой мелочи. До больших чинов не выслужился, пенсию не получил, живет на скудный доход, наверное, проживает остатки приданого жены. Во всем себе отказывает, экономит, новой сорочки не купит. Все только чтобы вырастить дочь до счастливого замужества.
Из квартиры доносились густые запахи готовки, в которых смешались рыбные и мясные ароматы. По коридору пробежала кухарка с тазом, покрытым полотенцем, другая вылетела из кухни с горкой тарелок. Выглянула старушка, утирая лоб рукой в муке. Небогатый дом готовился к главному событию: свадьбе дочери. Отдавал все силы и средства без остатка.
Пушкин не смог сказать то, что должен был. Завтра в доме будут совсем другие заботы. А сегодня… Сегодня хлопоты радости… В конце концов, это обязанность ротмистра фон Глазенапа сообщить тяжкую весть. Пусть шлет помощника или как угодно… Пушкин представился чиновником сыскной полиции, пояснив, что визит его связан с публикацией в «Московском листке»: проверяет, нет ли жалоб от невест. По просьбе участкового пристава…
Отец Юстовой только усмехнулся: из-за такой чепухи тревожиться. Пригласил войти в дом, обещал прислать жену, он в свадьбах лицо подневольное, как выразился.
После квартиры Капустиной бедность семейства отставного чиновника была слишком заметна. Живут в съемной квартире, из своего фотографии на стенах и дешевый фарфор. На столе высились горы тарелок и блюд, стояли бутылки недорогого вина, в вазе лежали фрукты. Сегодня подготовить необходимое, а завтра вернуться после венчания к праздничному столу.
Вышла пожилая женщина в фартуке, с проседью в волосах, улыбнулась гостю и принялась извиняться, что принимает в таком беспорядке. Пушкин обещал задержать ненадолго. Его заставили сесть на скрипящий стул.
– Не стоило беспокоиться… Мы газету от Тоси спрятали, ничего не знает, ей и расстройства никакого… Завтра свадьба, все забудется, все начнется по-новому, – сказала матушка, вертя ладонями, будто намыливая.
– Приданое ваша дочь завтра получает?
Полина Карповна приподняла брови.
– Да разве полиция таким обстоятельством интересуется?
– Служба, – кратко ответил Пушкин.