Решил дождаться, пока я проснусь, чтобы сообщить мне о последних новостях.
Я кинула на него еще один быстрый взгляд, гадая, что это могло быть, но рассмотрела лишь залегшую тень усталости под черными глазами.
– Рано утром центинцы прислали письмо с извинениями, пообещав нам дары в знак примирения.
Я замерла.
– Дары – это хорошо, – сказала ему. – И в чем же подвох? Он ведь есть?
И не ошиблась. Подвох был.
– С дарами прибывает их парламентер.
Я поставила чашку с чаем на стол. Ладони внезапно стали скользкими, и я побоялась разбить кружку.
– Значит, парламентер. И кто же он?
Кассим пожал плечами:
– Имени центинцы не назвали, но я думаю, что нам всем стоит быть осторожными. Они здесь по твою душу, Аньез, и не успокоятся, пока тебя не заполучат.
…Я никогда не обладала даром предчувствия. Не верила в знаки и не гадала на кофейной гуще. Но сейчас внезапно почувствовала, что этот парламентер привезет с собой не только дары, но и серьезные перемены.
Центинский парусный шлюп появился на горизонте, когда солнце стояло уже высоко, а его отражение тонуло в ледяной глади залива. Заодно слепило глаза тем, кто пытался высмотреть корабль раньше времени.
Ну что же, еще через полчаса шлюп оказался в пределах видимости.
Он был мал и стремителен, с загнутым носом, вырезанным в форме головы дракона, раздуваемым ветром белым парусом и без какого‑либо флага на мачте. Словно со стороны центинцев это и впрямь была показательная демонстрация мира с дарами, в которую я, как, впрочем, и многие в Скьорвине, по‑настоящему не верила.
Возле пристани прибытия шлюпа ожидали не только Рейн и его дружина, но и другие жители города. Но пусть на берегу собралась внушительная толпа, почти все хранили молчание, и я буквально чувствовала разлитое в воздухе напряжение.
Рейн тоже разделял мои опасения.
Еще утром он пришел в наш дом, буквально сразу после Кассима. Обнял меня, а затем сказал, что я не обязана идти на причал и что, кто бы там ни приплыл со стороны Центина, он разберется с этим сам.
Но мне хотелось увидеть все своими глазами. Посмотреть, кого послали в качестве парламентера, потому что меня терзали дурные предчувствия…
Заодно я мечтала избавиться от нарастающей тревоги, которая буквально пожирала меня изнутри с того самого момента, когда я узнала, что Центин посылает к нам парламентера.
Но, быть может, прибудет просто гонец с дарами и мое волнение не имеет под собой основания?
И вот уже бок шлюпа мягко ткнулся в деревянный настил. Парни из дружины поймали швартовы и притянули судно к причалу.
Среди них были не только воины, но и маги – Рейн не поверил в слова центинцев о мире, и я прекрасно его понимала. Ждала подвоха вместе со всеми остальными и… дождалась.
Потому что по сходням – легко и грациозно, словно она вышла из своего экипажа, – сошла Аннарита Вейр.
Моя мать.
Безупречно одетая – в синий плащ с серебристой меховой опушкой и темное платье из плотной ткани, идеально сидящее на ее фигуре. Тонкие кожаные перчатки облегали красивые изящные кисти – мама держала в руках инкрустированную шкатулку с позолоченными углами.
С Аннаритой прибыло еще двое – молчаливые центинцы в форменных одеждах, со знаками военного флота, но без оружия.
Но, глядя на мать, нисколько не изменившуюся с последней нашей встречи год назад, я прекрасно понимала, что оружие у нее все‑таки имеется, и ей вовсе не нужен клинок в ножнах.
Аннарита считалась лучшей целительницей Академии Магии Изиля – именно так о ней отзывалась магесса Финли. Но магия была лишь малой частью ее силы.
Ее преимущество заключалось в другом – в холодной и отточенной красоте и в умении ею пользоваться, очаровывая и склоняя на свою сторону каждого, кто попадал в сферу маминых интересов.
А еще – в совершенно безжалостном сердце и стремлении заполучить желаемое любой ценой.
Уж кто‑кто, а мама умела идти по головам.
Тем временем Аннарита остановилась в паре шагов от Рейна. Поклонилась ярлу изящно и уверенно, словно стояла не перед теми, чей город центинцы пытались захватить, а прибыла на бал в дом изильской знати.
– Я благодарна за то, что вы меня приняли, – произнесла она, и голос ее прозвучал мягко и певуче. – Меня послали к вам с вестью и дарами.
И только тогда ее взгляд скользнул с Рейна в мою сторону.
Мама тотчас же мне улыбнулась, но в глазах ее не было ни капли тепла, только холодный расчет.
У меня не осталось ни малейших сомнений – она прибыла сюда по мою душу.
Аннарита все же отвернулась. Посмотрев на Рейна, она царственным жестом раскрыла шкатулку, которую держала в руках.
– Дар ярлу клана Серого Волка и жителям Скьорвина, – сладким голосом произнесла мама. – Центин сожалеет о своих поспешных действиях и приносит свои глубочайшие извинения, а заодно шлет подарки. Не только то, что находится в этой шкатулке, но и то, что мы привезли с собой на корабле.
С этими словами она закрыла крышку, и содержимое я так и не рассмотрела. Увидела лишь то, что оно сверкало и переливалось драгоценными искрами на весеннем солнце.
Тем временем центинцы, стоявшие на причале, принялись с помощью парней из дружины Рейна выгружать со шлюпа бочки – запечатанные сургучом и, кажется, с клеймом центинского винодельческого дома.
– Шесть бочек вина прямиком с жаркого юга Центина, как раз к столу победителей, – все тем же приторным голосом добавила Аннарита. – Мы надеемся, что этого будет достаточно, чтобы скрасить последствия произошедшего недоразумения.
«Недоразумение» – вот как назвали центинцы свое подлое нападение прошлой ночью!..
Из толпы тотчас же раздались недовольные голоса, и я увидела, как мама едва заметно поморщилась. Похоже, поняла, что подобрала не самые правильные слова.
Тут Рейн взял шкатулку из ее рук, после чего передал стоявшему рядом с ними Ринго.
– Мы примем дары Центина, – произнес ярл. – Золото и драгоценности достанутся семьям погибших. Остальное будет разделено между теми, кто проявил доблесть во время сражения.
Сказав это, Рейн перевел взгляд на выгруженные на причал бочки.
– Сперва вино попробует наш целитель, – добавил он. – После чего…
– Его тоже разделят между защитниками Скьорвина! – выкрикнул кто‑то из толпы.
И тотчас раздались довольные голоса и смех – жители Скьорвина одобрили решение своего ярла. Заодно все хотели продолжить праздновать победу над поверженным врагом. И то, что этот враг признал свое поражение и даже прислал в знак примерения щедрые дары, викингам пришлось по душе.
Рейн кивнул:
– Так тому и быть! – возвестил он. Затем снова посмотрел на мою мать, словно размышляя, что с ней делать. – Госпожа Вейр, вы сможете оставаться гостьей Скьорвина до завтрашнего утра. Но с первыми лучами солнца, как только начнется отлив, ваш корабль должен покинуть порт.
Аннарита кивнула на слова Рейна с самым царственным видом:
– Благодарю вас, ярл! – произнесла она. – Я с радостью воспользуюсь вашим гостеприимством.
Ну что же, на этом официальная часть встречи завершилась, и больше оставаться в порту было незачем. Все зашагали по дороге, протянувшейся от причала к Длинному Дому.
Аннарита принялась пользоваться обещанным гостеприимством, а я порадовалась, что Рейн не предложил той остаться в нашем с Тарис доме. Вряд ли бы тогда я смогла заснуть, ожидая от мамы любого подвоха.
Город тоже вернулся к обычной жизни – торговцы возле порта снова наперебой расхваливали свои товары, в гончарных мастерских и кузнях занялись привычными делами. Дети со счастливыми криками пробегали мимо, играя в победу викингов над Центином, а женщины провожали мою маму долгими и порой завистливыми взглядами.
Она казалась прекрасной райской птичкой, случайно занесенной суровыми ветрами в эти северные края.