Повисает долгая пауза, и три человека из шести молчат, уставившись на меня. Я сглатываю.
— Она не…
— Вот она! — восклицает мама, заглядывая через плечо, на лице расцветает сияющая улыбка.
Я смотрю на нее, совершенно сбитый с толку, пока пара рук не опускается на спинку пустого стула справа от меня. И вот Джуди здесь — такая прекрасная, такая безупречная, с тревожным взглядом, устремленным на меня.
Оганизм реагирует мгновенно — так, как это всегда было, когда вижу ее. Грудь сжимается, ноги сами собой готовы подняться, а руки тянутся, чтобы обнять ее. Но я заставляю себя оставаться на месте. Я не могу понять, что выражает ее лицо. Здесь ли она, чтобы оживить меня, или же, наоборот, похоронить.
— Привет, дорогая! Ты пришла, — произносит мама, и она обходит стол, чтобы обнять Джуди.
Волнение на лице Джуди начинает постепенно улетучиваться. Ее глаза округляются.
Я вижу, как она нуждается в этом теплом объятии. Джуди погружается в него, на щеках расцветает легкая улыбка, когда она прячется в плечо мамы.
Боже, как я люблю маму.
Если не могу обнять Джуди, это как никак достойная замена. Нет ничего лучше материнских объятий.
— Извините, что опоздала, — говорит Джуди, когда они, наконец, разъединяются. Она исподтишка улыбается окружающим, робко машет детям, прежде чем взгляд останавливается на мне. — Могу я поговорить с тобой?
— Почему бы тебе не сесть, Джуди? — вмешивается Пен, прежде чем я успеваю ответить. — Присоединись к нам на минутку.
В ее голосе есть сталь, и я бросаю предостерегающий взгляд. Но Джуди присаживается на стул рядом со мной, и тут же становится невыносимо сидеть рядом, не зная, зачем она пришла. Я не могу потянуться к ее руке под столом, не могу насладиться лицом, не могу вдыхать аромат — лишь едва уловимые нотки мандаринов из волос. Мышцы настолько напряжены, что я сижу, словно сжатая пружина.
Я чувствую себя как живая искра, кипящая под спокойной поверхностью, готовая воспламениться от едва заметного прикосновения.
— Фео, это твоя девушка?
Смерть от рук трехлетки. Я чувствую, как Джуди напрягается рядом от вопроса Габби, и три пары взрослых глаз устремляются на меня. Если в этом мире осталось хоть что-то хорошее, то потолок просто обязан рухнуть на голову в любой момент.
Но Пен не оставляет шанса. Она нежно поглаживает дочь по руке и обращается к Джуди.
— Какой замечательный вопрос, Габс. Расскажи, какие у тебя намерения в отношении моего брата? И почему он думал, что ты не придешь, до самой секунды, пока не появилась здесь?
— Пен, — предупреждаю я, но в голосе все равно слышится смятение.
Краем глаза замечаю, как Джуди складывает ладони между коленями, словно ища опору.
— Это вполне справедливый вопрос…
— Нет, это не так, — произношу я с напускной уверенностью, стиснув зубы, глядя на Пен только ради того, чтобы хоть куда-то деть взгляд.
Если я потеряю фокус, то рухну на колени и начну умолять Джуди вернуться ко мне.
— Ты ведь не будешь меня винить? — обращается Пен к Джуди. — В том, что я стараюсь защитить его.
— Пенни, — вмешивается Маркус с явным беспокойством.
— Я рада, что ты его защищаешь, — отвечает Джуди, голос звучит твердо. — Это важно. Потому что собираешься…?
— Мне не нужно твое одобрение, чтобы заботиться о брате…
— Пен, ты еще не закончила? — спрашиваю я, проводя рукой по лицу.
Этот разговор все больше напоминает кошмар наяву.
Но она продолжает и наносит последний удар:
— Как ты относишься к нему?
— Хватит! — стул скрипит по полу, и я встаю, упираясь кулаками в стол, бросая на Пен яростный взгляд. — Что ты делаешь?
— Тео, все в порядке, — говорит Джуди, нежные пальцы охватывают мое запястье.
Я не могу сопротивляться. Смотрю на Джуди, и в душе зреет буря, когда ее щеки слегка краснеют.
— Серьезно, все хорошо. Это, на самом деле, простой вопрос. Спасибо за возможность высказаться, — она бросает Пен небольшую, но искреннюю улыбку, прежде чем снова встретиться со мной. — У меня нет никаких проблем рассказать твоей сестре о своих чувствах. Но я бы предпочла сделать это наедине.
Наконец, старая нить, связывающая сердце с грудной клеткой, обрывается. Оно бешено колотится в груди, отбивая ритм в горле.
— Пойдем, — говорю ей, ощущая, как все вокруг начинает расплываться, и лишь Джуди остается той единственной точкой, которая дает надежду.