Я с усилием вытаскиваю три увесистых каталога с полки и с глухим стуком бросаю на стол.
— Можешь приступать к изучению, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
— Не будешь ли ты так любезна намекнуть, что именно я ищу? — спрашивает он, и в голосе слышится легкий вызов.
Я поворачиваюсь к стене с образцами и начинаю вытаскивать коробки с красками.
— Начнем с цвета для потолка. Стены можно сделать на пару тонов светлее в той же гамме. Что-то, достаточно темное, чтобы создать ощущение уюта, но при этом мягкое, чтобы не поглощать весь свет.
— Это не так уж и полезно, как тебе кажется, — отвечает он с легкой иронией.
Тео встает со стула, придвигается к столу, опираясь на него ладонью. Перелистывает каталог, и на лице ясно читается скука. Я не злюсь. Редко кто из клиентов приходит с твердым намерением самостоятельно выбирать краску; обычно мы предлагаем несколько вариантов, а клиент делает финальный выбор. Это тонкий танец — баланс между вовлеченностью и пониманием, что именно нужно. Но Тео Джордан — не обычный клиент. Он как назойливый осьминог, сующий тонкие щупальца куда не следует.
Даю ему несколько минут, позволяю перевернуть еще пару страниц, затем, скользнув по столу, выдвигаю два образца. Один — угольно-серый, другой — стальной.
— Мне кажется, один из этих двух, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал достаточно непринужденно, будто он действительно имеет право выбора.
— О, правда? — козырек бейсболки скрывает его лицо, и я не могу прочитать мысли.
— Оба идеально подойдут. Оба холодные, оба естественные. Они будут напоминать вечернее небо.
Он закрывает каталог, который листал, и притягивает к себе два моих образца.
— Ты просто пытаешься меня задобрить этими каталогами, не так ли?
Да.
Он приподнимает подбородок, чтобы посмотреть на меня из-под бейсболки. Если бы я не знала, что внутри Тео пуст и мрачен, то могла бы подумать, что забавляется.
— Ты точно знаешь, какой цвет хочешь, да?
Стальной синий, разумеется.
Я смотрю на него с невинным выражением.
— Это твое решение. Ты — заказчик.
Тео цокает языком.
— В таком случае, — он открывает каталог, — я склоняюсь к этому.
Он тыкает пальцем в цвет внизу страницы, и я наклоняюсь ближе, чтобы получше рассмотреть. Чувствую его взгляд, когда склоняюсь над каталогом, приподнимая страницу, чтобы убрать блики от резкого верхнего света. Какой-то болотно-коричневый.
— Этот? — спрашиваю я с недоверием.
— Именно этот, — резко отвечает он.
Тео приподнимает край бейсболки, и теперь я вижу его глаза, полные какой-то странной загадочности. Неприятное ощущение пробегает по телу, оставляя после себя россыпь мурашек.
Почему он так смотрит? Я осторожно касаюсь подбородка, проверяя, не остались ли там крошки от завтрака. Но хлопья никогда не оставляют крошек, и вот он сжимает челюсти, и я вдруг осознаю, насколько близко мы стоим друг к другу. Каталог с грохотом падает на стол.
— У меня когда-то была собака, — говорю я, возвращаясь на место за столом. — У нее был желудочный вирус, и ее… экскременты были точно такого же цвета.
Он наклоняет голову.
— Видишь? Это естественный цвет.
— Поверь, в этом нет ничего естественного, — резко отвечаю я.
— Это выбор клиента, разве нет?
Я наклоняюсь через стол и с силой захлопываю каталог.
— Извини, но я не могу с чистой совестью позволить унизить себя стенами цвета… ты понял.
Он откидывается на стуле, на губах играет лукавая улыбка.
— О, да? Это часть твоей клятвы дизайнера интерьеров? Никогда не допускать стен цвета…
— На твоем месте я бы прекратила повторять это слово, прежде чем…
Он поднимает палец.
— Осторожно. Ты со всеми своими клиентами так разговариваешь?
— Только с козлами, — выпаливаю я, не успев себя остановить, и вижу, как его челюсть отвисает со слышимым щелчком.
Я быстро прикрываю рот рукой.
Черт.
Я не хотела этого говорить. Критиковать его выбор краски — одно, но обзывать? Это, пожалуй, уже перебор, сколько бы раз он ни пытался меня уволить.
Замираю, затаив дыхание, следя за его выражением лица, пытаясь понять, нужно ли извиняться, и отчаянно не желая этого делать. Но кажется, что я вижу, как его губы едва заметно дрожат, прежде чем он сжимает челюсти и снова принимает привычное бесстрастное выражение.