В каком фантастическом мире я оказался?
Почти кажется, что я потерял сознание. Это не может быть реальностью. Мне никогда так не везло в жизни.
— Вот так лучше, — говорит она спустя какое-то время, и требуется мгновение, чтобы понять, что она имеет в виду — дыхание замедляется. К счастью, она не убирает руку. — Как часто это происходит?
На этот вопрос я не могу ответить, не опасаясь вызвать лавину жалости. Это происходило регулярно после того, как отец ушел от нас, хотя до сих пор удавалось скрывать, даже от мамы. В последнее время, если быть честным, это происходит гораздо реже. Может быть, раз или два в конце проекта, когда ставки так высоки, что одно неверное движение может сбить с ног.
— Я обычно лучше справляюсь, — говорю я, и это правда. В пятницу я был так поглощен происходящим, что этот момент застал врасплох. — Четыре недели задержки — это целая вечность, когда люди зависят от этого места, чтобы зарабатывать на жизнь. Я только что нанял кухонный персонал. Обслуживающий персонал. Шеф-повар уволился с текущей работы.
Давление ее ладони на плечо становится ощутимее. Джуди пытается стереть тревогу. Я не знаю, что заставило поделиться с ней этим. Она мне ничего не должна. Но с каждым прикосновением шторм в голове стихает. Она помогает открыться.
— Тебе не о чем беспокоиться. Все под контролем, — ее голос тихий и успокаивающий. В моем расстроенном сознании звучит почти как нежное мурлыканье. — Ты соберешь всех вовремя. И я буду здесь с понедельника по пятницу, следя за всем, пока проект не завершится. Обещаю, такого больше не повторится.
Я слабо киваю. Напряжение в шее начинает отпускать.
— Но почему… Почему ты продолжаешь это делать в одиночестве, когда есть возможность все изменить?
Она не говорит этого прямо, но я понимаю, о чем речь. И Джуди права. Мы давно перешагнули порог финансового комфорта. Но все равно…
— Я не один. У меня есть мама. И сестра, — ее рука на мгновение замирает. Всего на секунду. — Ты удивлена?
— Удивлена, — соглашается она. — В моем представлении ты больше похож на Скруджа Макдака41. Считаешь монеты и плаваешь в золотом бассейне.
Сдержанный смешок вырывается, и я осознаю, что челюсть расслабилась, хотя все еще пульсирует от боли.
— Звучит болезненно. Можно, по крайней мере, конвертировать их в монеты?
— Я это позволю, — в ее голосе слышится улыбка. — Ты заботишься о маме и сестре?
— О сестре меньше, но да. С тех пор как мне исполнилось десять.
— Десять?
— Так или иначе. Мы не росли в богатстве, и порой было действительно тяжело. Я стараюсь не возвращаться к тем временам.
Джуди издает сочувствующий звук, и это отзывается теплом в сердце.
А затем хлынет чувство вины. Я не хочу, чтобы она подумала, будто они что-то ожидают от меня или используют. Я потерял счет тому, сколько раз ловил маму в слезах, когда рос. Ей всегда было стыдно полагаться на меня, когда работала на двух работах. Стыдно принимать помощь от меня и Пенни с оплатой счетов, когда мы подросли и начали зарабатывать, хотя другого выхода не было. Стыдно, что сдалась и позволила перевезти ее из того разваливающегося дома, где мы выросли, в жилье с достаточным количеством спален, чтобы могла в любой момент окружить себя Габби и Эваном. Стыдно, что никогда не позволял ей вернуть за это деньги.
Она находила маленькие способы восполнить пробелы в моем мире. Дополнительный подарок на Рождество. Тайные визиты в квартиру, чтобы заполнить холодильник, пока меня нет. И никогда не позволяла наливать ей вино или перекладывать еду на тарелку.
— Это не обязанность. Мне просто приятно это делать. Но…
— Это большое давление.
Я пожимаю плечами. Давление, которое сам на себя накладываю с того самого дня, когда отец разбудил меня на рассвете, чтобы попрощаться. Казалось, я не позволял себе остановиться ни на мгновение. Да, возможно, сейчас достаточно того, что есть. Но воспоминания о тех временах, когда мы едва сводили концы с концами, еще преследуют. Я видел, как младшая сестра плакала из-за насмешек по поводу того, что приходилось носить мои слишком большие вещи. Я никогда не хотел снова видеть нас в тех обстоятельствах.
Голос Джуди становится таким тихим, что приходится прислушиваться, чтобы разобрать слова.
— Кто заботится о тебе?
Ее вопрос вонзает нож в горло, оставляя жгучую пустоту.
Мне не нужна чья-то забота, отвечает внутренний голос.
Я не произношу этого вслух. Внезапно ничто из того, что чувствую, не кажется реальным. Каждое ее прикосновение к спине разоблачает, обнажая уязвимость.