-Ладно, пойдем ужинать…
-Ты еще и готовить успеваешь?
-Да, сам понимаешь, денег на домработниц и нянь у меня сейчас нет, поэтому всё приходится делать самой, но наши мамы помогают – иногда привозят что-нибудь вкусненькое нам с Машей. А на прошлой неделе приезжали Юля с Ромой – помогли украсить дом к Новому году, ёлку установили. На праздники и брат из Питера обещал приехать.
-А как Машуня?
-Не могу оттащить от ёлки. При каждом удобном случае ползёт к ней, сколько раз пыталась содрать с неё игрушки и гирлянду!
-Она уже спит?
-Да… Не дождалась тебя…
-Наверное, и не узнает сейчас, так долго не виделись.
-Ничего, она еще маленькая, привыкнет…
После ужина Кирилл пошел к ней в детскую.
-Как же она подросла!
-Со стороны виднее. А мне кажется, что она совсем не изменилась…
-Мамина копия. – Улыбался Кирилл, накручивая на палец рыжие кудряшки, и тут во мне что-то сломалось, глаза наполнили предательские слёзы, и я уткнулась ему в плечо. Он обнимал меня, пытаясь успокоить, но сил сдерживаться больше было. – Ничего не говори… Я рядом… Потерпи немножко… Пройдёт…
Напоив успокоительными, Кирилл уложил меня спать. Он понимал, что мне сейчас очень непросто. Поэтому уже на следующий день он вернулся к делам. Я хотела помочь ему хотя бы на первых порах, но он развернул меня у двери дома, когда собралась с ним в его школу.
-Сегодня у тебя выходной! И вообще, скоро Новый год… Вот и займись праздником.
-Так мы будем отмечать у Юли, уже договорились.
-Тогда езжай к ней, посидите - посплетничаете.
Все знают выражение: «Время лечит любые раны». Возможно тот, кто это придумал, был прав. Спустя недели, месяцы, годы мы с Кириллом построили свой маленький мирок счастья, в котором каждый был внутренне свободен. Мы с ним были на одной волне, дышали одним воздухом… Он стал безупречным отцом для Маши, учил её танцам, а я – языкам. В итоге к пяти годам она уже хорошо читала и писала на русском и довольно сносно общалась простыми фразами на английском и итальянском. Решив действовать по методу моей бабушки, мы нашли для нее репетиторов, расписав ей каждый день. И теперь пришел черёд моей мамы заниматься внучкой. Обучение ей давалось легко, а танцы она вообще воспринимала как награду. Каждый раз, когда возникали проблемы, когда Машка начинала капризничать, мы пугали тем, что она лишится права ходить в папину школу. Видел бы её Керем… Длинноволосое кудрявое рыжее чудо с огненно-черными огромными глазами… А эти ресницы, похожие на лучики… И ямочки на щеках, стоило ей засмеяться… Разве могла я забыть Керема, когда его точная копия каждый день обнимала меня.
Утро мы проводили вместе с дочкой. Кирилл уезжал на работу очень рано. Потом или мама, или Антонина Петровна забирали Машуню на занятия, а я садилась за очередное творение или перевод. Мне нужна была тишина, но, когда в гости приезжали Юля со своей ребятнёй или брат со своими детьми, дом становился похожим на табор. Кто-то куда-то бежал, из шкафов вытягивались старые вещи и одеяла, строились шалаши и вигвамы, двигалась мебель, и к вечеру я с трудом могла узнать моё жилище. Но Юльке тоже нужен был отдых, поэтому я иногда освобождала ее от «радостей материнства». Мальчишки иногда настолько заигрывались, что засыпали в своих сооружениях, тогда мы с Кириллом вытаскивали их оттуда за ноги и отправляли в кровати уже полусонных.
Ещё «веселее» становилось, если Кирилл болел. К нам в дом приезжали его ученики, чтобы отрепетировать танцы. И хорошо, если их было по два-три человека… Иногда они заваливали всей группой… И тогда репетиции шли в нашем танцевальном зале с утра до вечера. А мы с Антониной Петровой пытались их всех покормить…
Самое лучшее время, когда засыпал дом. Я закрывалась в своём маленьком кабинете, уставленном книгами и словарями до самого потолка, тихо включала мою любимую музыку и оказывалась по ту сторону строк. Образы мелькали перед глазами. Я разговаривала, будучи то одним, то другим героем, иногда смеялась, иногда плакала… Переживала с ними каждый миг. И тогда я чувствовала себя особенно счастливой, словно уже живу в ином мире, который создала сама…
И когда заканчивалась работа над очередным произведением, в душе было ощущение детской радости и одновременно какой-то пустоты… Пока внутри меня не загоралась новая идея, как ребенок, которого нужно было снова выносить и произвести на свет.