— Желаю, — сказал воин, и его ухмылка стала шире.
Он не стал тратить время на диалог. Он просто поднял свой легендарный «Душегуб». Меч вспыхнул нечестивым багровым светом, воздух вокруг него зашипел, искажаясь от жара. Я видел, как напряглись мышцы на его аватаре, как система просчитывала траекторию удара, множители критического урона, пробивание брони… которой у Лины не было.
Время для меня замедлилось, превратившись в густой сироп. Я видел каждую деталь: как свет от меча отразился в ее запрограммированных на удивление глазах; как ее рука замерла над плетеной корзинкой; как новичок, которому она только что дала булочку, отшатнулся в ужасе.
Удар.
Не было ни крика, ни звука плоти. Был лишь сухой, резкий треск, похожий на разряд статического электричества, и ослепительная вспышка света. Меч прошел сквозь Лину, не встретив никакого сопротивления. На мгновение ее фигура замерла, подсвеченная изнутри багровым сиянием. А потом она просто… рассыпалась.
Она распалась на мириады изумрудных пикселей, которые, закружившись в воздухе, медленно растаяли. На брусчатке, где она только что стояла, остался лишь маленький мешочек с лутом и системное сообщение, видимое только убийце: +1 EXP.
— Ха! Ваншот! — торжествующе взревел воин.
— Фигасе урон! — восхитился варвар.
Ассасин подошел и лениво пнул мешочек с добычей. Из него выкатилось несколько медных монет и одна булочка.
— Пф-ф, — фыркнул он. — Анимация смерти отстойная. Даже крови нет. Могли бы и получше сделать.
Они громко, самодовольно рассмеялись. Развернулись и пошли прочь, уже обсуждая, на какого рейд-босса им отправиться теперь. Их миссия здесь была выполнена. Они развлеклись.
А я стоял и смотрел на пустое место. На осиротевший прилавок. На булочку, сиротливо лежащую на пыльных камнях. Воздух все еще пах запрограммированной ванилью и свежим хлебом. Но теперь к этому запаху примешивался другой, невидимый, но всепроникающий запах озона и сгоревших микросхем.
Шок был физическим. Я чувствовал, как мои чужие руки сжимают край стойки с такой силой, что дерево должно было треснуть. Но оно не треснуло. Потому что у меня не было силы. Я был просто наблюдателем. Бессильным свидетелем бессмысленного, цифрового убийства.
И в этой оглушающей пустоте, в этом вакууме, оставшемся после ее «смерти», я почувствовал, как внутри меня что-то треснуло. Что-то гораздо более важное, чем кусок дерева. Мой цинизм. Моя апатия. Моя готовность просто существовать. Все это разлетелось на такие же пиксели, как и тело несчастного пекаря.
Искра в коде.
Мир вокруг меня не остановился. Игроки продолжали бегать по площади, торговец орал, зазывая покупателей, где-то вдалеке ковалась броня — сотни звуковых файлов, запускаемых по триггерам, создавали иллюзию жизни. Но для меня все это схлопнулось в вязкую, звенящую тишину. Единственным реальным объектом во вселенной было пустое место на брусчатке, где несколько секунд назад стояла Лина.
Шок — это не то слово. Шок — это когда система падает. Это было что-то другое. Kernel panic на уровне души. Мои руки, эти чужие, незнакомые руки трактирщика, все еще сжимали стойку. Я смотрел на них, ожидая, что они задрожат. Но они были неподвижны. Идеальный аватар, безупречно исполняющий анимацию idle_barkeep_stunned.
А потом сработал инстинкт. Тот самый, что заставлял меня часами вглядываться в отладочную консоль, выискивая одну-единственную ошибку в миллионах строк кода. Я не мог это контролировать. Мое сознание, запертое в этой кукле, имело один-единственный выход — debug_mode.
Я моргнул, и привычный мир подернулся дымкой. Поверх текстур и полигонов проступила сетка реальности. Зеленые строки логов потекли по краю зрения, интерфейс, который я видел даже во сне, мой личный дар и проклятие. Обычно я старался не смотреть на мир так. Это было все равно что разглядывать любимую картину под микроскопом — вся магия исчезала, оставались лишь комки краски и переплетение холста. Но сейчас мне нужна была не магия. Мне нужна была правда.
Я сосредоточился на том месте, где она исчезла. Команда delete_object была стандартной процедурой. После нее должен был остаться чистый, аккуратный лог. Запись об удалении объекта из базы данных, освобождение памяти, вызов сборщика мусора. Ничего лишнего. Элегантно и просто.
Но то, что я видел, не было элегантным.
На месте, где растворились пиксели Лины, висело остаточное облако данных. Грязное, хаотичное, пульсирующее. Оно походило не на системный лог, а на stack trace после критического сбоя — сотни вызовов, оборванных на полуслове, панические попытки несуществующих подпрограмм найти выход, рекурсивные петли, ведущие в никуда. Это был цифровой крик.