Я просыпаюсь, сон был путанный, я ничего не поняла. К чему он?
— Давайте начнем с ваших ассоциаций. Детская поликлиника, что приходит на ум?
— Я уже думала об этом. Опять что-то с моим детством и школа туда же.
— Ранка — это символ проблемы, и она же метафора изменений. Ранка заживает, но еще не зажила. А учительница?
— Не знаю.
— Я думаю, что учительница — это я. Школа — пространство наших отношений, где я учу вас, «переобучаю жить иначе». Цветы — это половые органы растений. Но здесь имеют значение ваши ассоциации.
— Цветы? Я помню, что я очень хотела их подарить учительнице во сне. Как сделать что-то приятное… выразить симпатию, что ли… Это интересно. Никогда не думала, что мои сны можно так расшифровывать.
— Ваши сны меняются. Вы не находите, Мария?
— Да, они становятся спокойнее.
— Не только, в ваших снах мы видим через психическое полотно сна, что в вашем бессознательном происходят определенные изменения. А какие изменения происходят в вашей реальной жизни?
— Я по-прежнему одна. Устроилась на работу, работа мне нравится. Живу с мамой.
— Что происходит с вашей личной жизнью? Отношения с мужчинами?
— Их нет, и мне хорошо. Пока я не готова начинать что-то новое.
— А ваши сексуальные фантазии? Что с ними?
— Они есть. Я не могу сказать, что не фантазирую о боли и подчинении, но их стало меньше. Появились фантазии о нежном сексе, когда мужчина бережно ко мне относится.
— Вы мастурбируете?
— Да.
— Какие фантазии бывают чаще всего, когда вы мастурбируете?
— Меня связывают.
— Будем продолжать. Мы стремимся к результату, когда фантазии о боли перестанут вас возбуждать и вы сможете получать удовольствие от удовольствия.
На начальном этапе терапии с этой клиенткой я поняла, что Мария — маленькая 2-летняя девочка в теле взрослой женщины, которая зафиксировалась на этом возрастном периоде. В дальнейшем мне важно было понять, почему это с ней произошло? Ведь ее желание слиться и раствориться с мужчинами-садистами — самый настоящий Стокгольмский синдром. Такой деструктивный сценарий может формироваться в силу разных причин. Например, когда отец — холодный, отстраненный нарцисс-садист игнорирует маленькую девочку в детстве. Не замечает ее, отец есть, но фактически он свою функцию не выполняет. Он не дает ей то, что должен и может давать отец своей дочери. Что происходит в этой ситуации с девочкой? Она усваивает такую модель близости с мужчинами. А так как это еще и сильно травмирует ее детскую психику — отец не признает ее, не признает в ней маленькую женщину, а иногда и факта ее существования, то это приводит к потребности отыграть этот сценарий и залечить свою травму во взрослом возрасте с мужчинами. Вот примерно так она может думать: «мой папа меня отвергает», «значит, я не достойна любви», «значит, я плохая», «мне нужно ее заслужить», «что я могу для этого сделать», «я готова на все» и так далее. Выбор партнера происходит бессознательно и личностно близко совпадает с психотипом отца. В попытках отыграть сценарий и изменить его женщина может идти на все, разрушая себя и подыгрывая садисту. Тем самым она показывает — я готова на все и даже на это (чтобы ты бил и унижал меня), чтобы ты меня полюбил. Действие направлено на реального мужчину, но бессознательно относится к ее отцу. Попытка, чтобы папа полюбил вопреки всему и несмотря ни на что. Сюда же относятся и оправдание садистских поступков и их условная желательность по отношению к себе. Но этого не происходит, и жертва разрушает себя, как это и происходило с Марией. С механизмом ее сценария все понятно. Но… когда она рассказала, что ее отец был эмпатичным, заботливым и баловал ее, моя гипотеза о причине ее мазохизма видоизменилась.
Я стала думать, а что же было с ее матерью и какие отношения были у них? Как мы видим из описания ее истории, мать была «слабо прорисована» в ее жизни. На психоаналитическом языке такой тип матери называется «мертвая мать» — мать, которая безучастна к ребенку, не дает ему теплоты и принятия. Кроме того, мать Марии была «неудачной» фигурой для идентификации. В отношениях с ней у Марии не было возможности обрести гармоничную зрелую сексуальность. Матерью для Марии стал ее заботливый отец. Именно с ним она пыталась проидентифицироваться. Для нее он был грандиозной фигурой, которую она идеализировала. Чем больше происходила идеализация отца, тем сильнее она обесценивала свою женскую суть. Женщины воспринимались ею как слабые, беспомощные личности. Ведь мать была на вторых ролях в семье, она на фоне яркого, харизматичного отца смотрелась бледной, молчаливой фигурой. Именно поэтому произошло смещение и формирование девиации — мазохизма. Поэтому мазохистский сценарий повторялся.