– Дипломаты? Паспорт имеете?
Я вытащил свой из внутреннего кармана.
– Зачем ездили в Тверь?
– Там, в машине, представители европейских фирм и ваш сопровождающий от Совнаркома. Имеют интерес к концессиям и деловому сотрудничеству в обувной промышленности. Кожи, готовые изделия из Торжка и Кимр... Вас не затруднит объяснить, что происходит в городе?
Я надеялся, что мои пассажиры слышат то, что я говорю, и имеют более-менее надежные документы.
Командир непонятной принадлежности полистал мой паспорт. Я рассчитывал, что лишних вопросов у него не будет, потому что моей «легенды» могла хватить лишь минут на пять не слишком тщательного допроса. А то, что он говорил по-немецки, внушало некоторую надежду. Раз знает язык, должен и в прочих аспектах цивилизованной жизни ориентироваться.
Я даже спросил для обострения ситуации:
– А ваш немецкий неплох. В Гейдельберге учились?
– В Мюнхене. Только не учился, а был в плену...
– Сочувствую. Но даже в столь печальной ситуации есть свой плюс – не так ли?
Я чувствовал, что он лжет. В плену даже за три года так хорошо язык не выучить. Впрочем, если он до того окончил гимназию, а то и университет... Но лесть моя цели достигла.
– Езжайте, – он протянул мне паспорт. – Вы сейчас куда намерены?
Я почувствовал, как пот покатился по спине и мокрыми стали подмышки. Адреса швейцарского посольства в Москве я не знал. Спросит – конец.
– На Сивцев Вражек, – ляпнул наугад. – У нас там арендован гараж и гостевые комнаты... Но, может быть, вы все же меня просветите – что тут у вас случилось?
– Езжайте, – повторил человек. – И лучше – в окружную, к Москве-реке, а там по Волхонке. Повезет – доберетесь... – он криво усмехнулся. – Очередная революция у нас здесь. Народ свергает продажный режим иудушки Троцкого...
– Ну и как, успешно? – позволил и я себе улыбнуться, садясь за руль.
– Пока да, – ответил, как я теперь понял, инсургент.
Я кивнул понимающе.
– Но если вдруг что-то не выйдет – добро пожаловать в наше посольство. Спросите господина Риттенберга, это я. Честь имею. Долг платежом красен... – последнее я снова произнес по-русски.
– Данке шен. Только у нас и посольское гостеприимство безопасности не гарантирует. Пан или пропал...
Я поднес два пальца к козырьку кепки и дал газ. Пожалуй, и правда лучше воспользоваться добрым советом и крутить руль вправо, потом влево, выезжать сначала на Пресню, а уже оттуда прорываться через Даргомилово, Смоленскую, Арбат. Раз здесь патрули мятежников, то где-то поблизости могут появиться и правительственные войска...
– Вот видите, наш волонтер проявил себя совсем неплохо, – снова раздался их динамика голос Кириллова. Похоже из троицы он относился ко мне с наибольшим доверием и симпатией, а это неплохо, раз именно он здесь «царь, Бог и воинский начальник». – Причем общался он не со своими, а как раз с нашими союзниками, так что...
– Ничего не «так что», – опять вмешалась Людмила. – Еще неизвестно, наши ли это люди или очередная подставка...
– Ну-у, вы, милочка, скоро заявите, что вообще все нынешнее восстание организовано именно для того, чтобы позволить господину Риттенбергу внедриться в наши ряды.
– А я бы и этого не исключала, – буркнула женщина, но ее агрессивный порыв явно иссяк.
– Обещаю, – невнятно, из-за того, что он в данный момент прикуривал найденную в подвесном шкафчике сигару, сказал Станислав, – что когда придет время, я позволю вам застрелить или зарезать его собственными руками. Но до этого сладостного момента прошу демонстрировать полную лояльность и дружелюбие. Вы меня поняли?
– Поняла, – с тоской в голосе ответила Людмила, – но когда будет можно, я его лучше задушу... Он же совершенно не тот за кого себя выдает. Разве не видно?
– А вы та? И за кого должен себя выдавать еврей, чтобы вам понравится?
– Да какой же он еврей! – воскликнула Людмила и осеклась.
– А что, была возможность убедиться в обратном? – с ехидством в голосе спросил Кириллов, видимо, большой знаток по этой части.
– Я это, хочу сказать, где вы видели евреев под два метра ростом, светлых шатенов с серо-голубыми глазами? И совершенно не картавит. Он остезийский немец, клянусь. А фамилия?..
– Евреи бывают всякие, запомните на будущее. В том числе и черные и желтые. Евреев-индейцев не встречал, врать не буду, но крючконосые брюнеты с пейсами и вывернутыми губами живут только в Польше и на Волыни, да и то не составляют там доминирующего типа. Так что успокойтесь... если человек добровольно называет себя евреем, значит, он на самом деле еврей. Стопроцентно. Исключений не бывает. Даже сам Троцкий заявлял, что он не еврей, а интернационалист...
Беседа была для меня крайне интересна, но впереди замаячил очередной патруль, и я сбросил скорость почти до нуля, обернулся и, отодвинув стекло форточки, перебил ее:
– Таки вы мне скажите куда ехать, или опять будем выяснять рекомендательный маршрут у людей с винтовками?
Станислав засмеялся, насколько четко мои слова совпали с тем, что он только что говорил.
... Мы проехали мимо того самого «Мотылька», где позавчера все и началось, затем по длинному и узкому переулку позади Никитских ворот, остановились возле зеленых шелушащихся ворот под каменной аркой. Они как бы сами собой открылись, и мы оказались в небольшом, но очевидно, типичном для этого времени и этого района Москвы дворике. Вымощенном белым, сильно уже потертым плитняком, с каретными сараями справа от ворот и длинным одноэтажным флигелем слева. Посередине калитка, ведущая в крошечный чахлый садик из десятка деревьев, нескольких кустов сирени и сухой цементный фонтан посередине. С трех сторон двор окружали глухие брандмауэры пятиэтажных домов, так что ощущение изолированности, безопасности и покоя здесь присутствовало.
Через низкую дверь погреба мы ступили на крутую каменную лестницу, и через минуту я понял, что иду тем же путем, что и вчера, только теперь в качестве зрячего. Число ступенек, повороты, запахи, гулкость отражающихся от кирпичных шагов – все тоже самое. Только пришли мы в совсем другое помещение, а не в то, где меня содержали вначале.
Это была типичная штаб-квартира, какими они бывают всегда и везде, независимо от времени и места. Столы, заваленные картами, несколько телефонов, задерганные и не выспавшиеся люди в военной и штатской одежде, табачный дым, приглушенный, но заполняющий весь объем помещения гул голосов.