В пути старшина несколько раз принимался объяснять, что приказы надо выполнять. Девушка хмурилась, отделывалась молчанием. Галя вновь и вновь вспоминала мать, ее крик, то, как поверила в возможность прицельного выстрела. Старшина чувствовал ее состояние, снова принимался объяснять. «Ну, как, как я должен был действовать?» — спрашивал он девушку. Галя молчала. За два года оккупации она столько раз была свидетельницей применения грубой силы со стороны немцев, местных полицаев, и вот, на тебе, свой же стреляет и кричит на своих. Так велел, именно велел дядя Миша. Он все подробно объяснил. Как поступать, как вести себя. Все равно этот бородатый старшина должен был действовать как-то по-другому. Каким образом, она не знала, но как-то по-другому.
Неплюев начал сдавать. Остановится, закроет глаза. Что с ним происходит — не понять. То ли засыпает на ходу, то ли думает о чем. Старшина по-всякому пробовал воздействовать на радиста, не помогло. Когда Колосов кричал на радиста, Галя еще больше настораживалась, смотрела на старшину так пронзительно остро, словно он не сам по себе, а кто-то другой, крайне ей ненавистный. Так она смотрела на него в Малых Бродах, когда он оттаскивал ее от матери. Счастье, что их не обнаружили, нет погони. А вдруг? Тут уж не знаешь, что делать, как поступать.
Пес между тем наладился отдыхать. Он разворошил лапами траву, докопался до земли, улегся, положив морду на вытянутые лапы. Лежал он жмурясь и позевывая.
Удивительный пес. Хлопот он не доставлял. Умело охотился. Пропадал, шастал где-то часами, каким-то образом находил их вновь. Если Колосов бросал ему что-то из еды, брать не торопился. Обнюхает, осторожно возьмет кусок, удалится с глаз долой. Колосов и на этот раз вырезал кость из окорока, который он прихватил в доме Шутова, бросил собаке. Черныш взял кость, скрылся в зарослях.
Колосов нарезал хлеба, мяса. Они поели. Еду запили водой из фляжки.
— Спать, Неплюев, спать, — приказал старшина.
Радист послушался. Притулился спиной к стволу березы. Затих. Колосов укрыл его плащ-палаткой.
Галя спать не хотела.
— Ни, — сказала она, — сперва вы.
Снова здорово. Опять эта фраза. Девушка произносит ее каждый раз, как только они останавливаются для отдыха. Но стоит Колосову лечь, сомкнуть веки, Галя тут же засыпает. Каждый раз ему приходится спать и слушать, чтобы, не дай бог, не проворонить немцев. Вот ведь как получается. Рассчитывал на помощь, на то, что теперь-то он не один. В результате к заботам о больном радисте прибавилась еще одна.
Старшина чувствовал, как копившееся все последние дни раздражение концентрируется в нем, готовится выплеснуться наружу гневными словами, необдуманным действием. В который раз он сдержал себя. Сапогом наступил на собственные чувства да еще в землю их вдавил, чтобы не возникали. Лишь зубами скрипнул в ответ на ее слова. Остро выперли желваки на скулах… Выперли и пропали.
— Ты вот что, — сказал Колосов девушке, — я тебе случай расскажу. Из жизни. Постарайся сделать выводы.
Галя, как сидела к нему вполоборота, так и осталась сидеть, не проявив интереса.
— Под Можайском мы трое суток не выходили из боя. Немцы лезли, мы стояли. Ни днем ни ночью покоя не было. К концу третьих суток стихать стало. Мы отдохнуть наладились, тут переход. Сняли нас с одного участка, перебросили на другой, так это называется. Шли день и ночь. Нам новую позицию определили, стали мы снова землю копать.
Колосов задумался. Не любил он подобных воспоминаний. Каждый раз переживать приходилось — вот ведь какая штука память. Видится одно и то же. Открытые в смертельном оскале рты, остекленевшие глаза, неестественные, искореженные болью распластанные мертвые тела.
Тогда так это и случилось. Комбат выслал в засаду взвод. Люди заняли позицию. Заснули. В том числе и часовые. Заснули, не проснулись, потому что всех их вырезали немцы.
— Утром атака началась, — говорил Колосов, — мы на засаду понадеялись, поднялись, пошли, вместо помощи получили еще один удар. Положило нашего брата… Еле-еле позицию удержали. Благо помощь подоспела. Одни бы мы там все полегли.
Рассказ старшины девушка поняла. Одно ей было непонятно, для чего он это рассказал. Не думает ли он, что и она может заснуть на посту. Сил у нее хватит. Она щипать себя станет больно-больно, да не заснет.