Дождь сменился снегом. Снег падал крупными хлопьями, ограничивая видимость.
Речкин подумал о том, что надо возвращаться. Не к оврагу, нет. Сознание задержалось на том поле, которое они миновали, прежде чем нырнуть в заросли перелеска. Что-то было на том поле. Лейтенант вспомнил: выемка. Углубление в двенадцать шагов от кромки до кромки. В открытом поле немцы искать не станут…
Позже Речкин не раз будет вспоминать тот факт, что спасительный выход ему подсказали собственные ноги. Ноги запомнили выемку, отсчитали двенадцать шагов, отложили счет в его памяти. Подумает о том, что в моменты крайнего напряжения сосредоточен бывает не только мозг, сердце, но и каждая мышца.
Тогда они спаслись. Все до единого. Лежали под снегом, не шелохнувшись, весь световой день, с темнотой добрались до леса, благополучно миновали линию фронта.
Теперь они тоже нашли спасение — забрались в болото. Полезли в него намеренно, чтобы увести немцев от Колосова с радистом, дать возможность старшине выполнить приказ. Вот только выхода из этого болота, похоже, нет.
— Может быть, прорвемся? — спросил Пахомов.
— Давно мы у них на примете, — ответил Речкин, — надо что-то другое придумать.
Эту фразу Речкин произнес для себя. Лейтенант искал и не находил выхода.
— Проверь посты — и спать, сержант, — приказал Речкин. — С утра будет не до сна.
— Это точно, — вздохнул Пахомов, но не забыл произнести, как это и положено: — Есть проверить посты и спать, товарищ лейтенант.
Остаток ночи Речкин провел беспокойно. Болела рана. Мучило сознание того, что не может найти выход. Многочисленные варианты отпадали. Лейтенант закрывал глаза, дремал, смотрел на часы, убеждался, что забывался на минуты, не больше. Мысли путались, перескакивали с одного на другое. Вспомнилось, как прошлогодней весной, после госпиталя, по пути на фронт он заехал в Истру. Пришел к размытому весенней водой черному пепелищу, что осталось на месте их дома. Прислонился к печке, уцелевшей после пожара. Стоял бездумно, долго. До тех пор, пока не окликнула его соседка по участку. Зачем он заехал? Отца немцы расстреляли в первые дни оккупации. К кому он ехал? К этой печке, возле которой когда-то было тепло? К прошлому, которого, как тогда казалось, не стало? Он шел по городу, сожженному немцами дотла, не мог вспомнить ни себя довоенного, ни той жизни, которая была. Будто огонь, спаливший Истру, опалил и его. Все в нем перегорело. Осталась горечь. Она разливалась, перерастала в злобу, в душе копилась ненависть.
Под утро, перед рассветом, сон взял свое, Речкин как провалился. Разбудил его Пахомов.
— Слышь, товарищ лейтенант, — услышал он голос сержанта. — Рябов идет.
— Как? — не понял со сна Речкин.
— С ним еще кто-то, — объяснял Пахомов.
— Где? Какой Рябов? Чего ты городить?
— Да вон там, — показывал сержант рукой в сторону болота. — Ахметов его окликнул.
Ахметов действительно обнаружил Рябова на подходе к болоту. Он сменил Кузьмицкого, лежал за камнем, прислушиваясь и принюхиваясь. С берега несло бензином, гарью, кухней, запахом леса, что рос на краю болота. Запахов поровну было в ночном воздухе. Потом наступила перемена. Потянуло болотным газом. Ахметов напрягся, услышал шуршание. Различил два силуэта.
— Э! — негромко произнес он, готовый открыть огонь, но со стороны болота донеслось ответно:
— Не стреляй, Ахметов, я это, боец Рябов.
Ахметов не поверил бы в такое чудо, но он слишком хорошо знал голос своего друга.
— Кто с тобой? — спросил он тем не менее, не отводя ствола автомата.
— Кто, кто, — ворчливо заметил Рябов, — доберусь до берега, сам увидишь кто. Свой.
Говорил Рябов тяжело, как бы враскачку, в такт шагам.
Пахомов, слышавший разговор, заторопился к Речкину.
Рябов!
Речкин не мог поверить тому, что слышал.
Рябов, оставшийся прикрывать отход группы.
Живой, невредимый Рябов!
Речкин слышал, как Рябов выбрался на остров, как проснулись бойцы, приглушенные их голоса, приближающиеся шаги своих ребят.
— Как? Откуда?
— А черт его знает, повезло, товарищ лейтенант.
Судьба вынесла Рябова на своих легких крыльях, не иначе. По словам Рябова, немцы, почувствовав, что у него кончились патроны, решили взять разведчика живым. Патроны у Рябова остались. На одну очередь. Последней очередью Рябов срезал офицера, взмахнул рукой с зажатой в ней противотанковой гранатой. Чтобы рвануть напоследок. И себя, и немцев. Немцы шарахнулись врассыпную. Он дико закричал, швырнул вслед врагам гранату и тоже бросился наутек. И убежал, никто его не преследовал. Или они испугались, или без офицера не знали, как быть дальше, что делать. Одним словом — повезло.