— Постоянно.
— На что рассчитывали?
— Видите ли… Многим в Германии уже видится исход войны. В такое время лучше отсидеться, и чем скорее… В общем… Я рассчитываю на снисхождение.
— Я повторяю вам еще раз — это зависит от искренности ваших показаний прежде всего.
— Я искренен, прошу мне верить.
— Допустим, я вам верю. Допустим, что вы говорите правду. В то же время вы можете чего-то недоговаривать. Расскажите все, что вам известно о партизанской бригаде «За Родину!».
Впервые за время допроса Элендорфен скосил глаза, глянул на Логинова. Вероятно, он почувствовал, для кого нужен его ответ.
— Тот, вместо кого я появился у вас, не знал главного — места базирования бригады, ее головного отряда.
— Чем он объясняет свое неведение?
— Тем, что горожанин. Подпольщик. С партизанами связан не был. Верьте мне. Если бы мое начальство получило данные о местонахождении хоть каких-то партизанских сил, эти силы были бы блокированы и я об этом непременно узнал бы.
— Верю. И все-таки постарайтесь вспомнить. Нас интересует все, что вашему руководству известно о партизанах.
С этими словами Гладышев вызвал конвой. Элендорфена увели.
— Не слишком ли в лоб ты задал ему последний вопрос? — спросил Логинов.
— Нет, — сказал Гладышев. — В чистое раскаяние Элендорфена я не верю. Вероятно, он скрывает что-то важное. Чтобы мы не раскрыли, не докопались до этого важного, он говорит правду. О своем последнем задании — это я имею в виду. О партизанах с ним можно говорить прямо. В этом ему можно верить.
Логинов ушел.
Через сутки с небольшим вернулся в ту же комнату по вызову Гладышева, который, судя по бодрому голосу в трубке телефона, приготовил какой-то сюрприз.
— Заходи, заходи, — шумно пригласил он Логинова. — Садись и слушай.
В комнате появилась девушка-стенографистка. Поздоровалась, молча села за небольшой стол у окна. Конвоиры привели и оставили в комнате Элендорфена. Он по-прежнему чувствовал себя очень спокойно.
— Вчера вы говорили убедительно, — приступил к допросу Гладышев. — Мне понравилась ваша манера вести неторопливо-рассудительный разговор. Хорошо было бы и сегодня разговаривать в таком духе.
— Я рад, гражданин следователь. Вы наконец поверили в мою искренность?
— Не торопитесь с выводами. Излишняя искренность настораживает, вчера я вам об этом тоже говорил.
— От меня потребуются еще какие-то доказательства?
— Да, сущие пустяки. Я вам покажу фотографию, вы мне скажете, где, когда и по какому поводу вы встречались с одним человеком.
— Если смогу.
— Вот, пожалуйста. Приглядитесь внимательно.
— Да, да.
— Вы заметно взволновались. И замолчали…
— Я… должен вспомнить…
— Вчера вы просили меня не проводить параллелей между вами и теми, кто до вас сидел за этим столом. Сегодня вы прибегаете к примитивным уловкам. Вам необходимо время, чтобы перестроиться. Не ожидали столь крутого перелома? Я вас понимаю. Тем не менее жду ответа на свои вопросы. В том, что у вас прекрасная память, я убедился, читая ваши записи.
— Эта фотография… Она сделана седьмого января в Мюнхене.
— Правильно. И рядом с вами на ней Фрэд Брас. Как всегда самоуверенный, улыбающийся американец. Вы видите? Он откровенно рад. Ему удалось договориться с вами. Хотите знать — о чем?
— Не надо.
— Нет, почему же? Давайте продолжим наш с вами разговор в том же неторопливо-рассудительном тоне. Только на этот раз обо всем.
— Я устал. Всю ночь мне пришлось работать над записями.
— У вас будет возможность отдохнуть в ожидании суда и приговора. Так что обойдемся без ссылок на усталость — это всего лишь ход. Когда вы сделали ставку на новых хозяев?
— После Сталинграда.
— Вы сами искали встреч с американцем?
— Нет, меня нашел Фрэд.
— И послал к своим союзникам, то есть к нам, чтобы вы помогли ему найти пропавшего агента, ловко, как ему показалось, избежавшего провала, укрывшегося в одном из лагерей для заключенных под видом раскаявшегося агента абвера?
— Да.
— Вы стали не очень разговорчивым.
— Мне не удалось найти этого агента.
— Весной, когда вы инспектировали химслужбы наших подразделений?
— Да.
— И тогда вы решили, по совету Фрэда конечно, повторить путь Александра Чертковского, агента-двойника, работавшего на немцев и американцев, но более всего на Фрэда, которому и вы продали своих хозяев?
— Да.
— Что ж, вернемся к началу разговора. Только теперь разговор должен быть по-настоящему искренним.
Допрос длился долго. Логинову интересно было и смотреть, и слушать, но его вызвал Груздев. Начальник штаба тоже ждал результатов допроса.