Каждое прикосновение капель к коже казалось ледяным уколом, и я зябко, передергивала плечами, стараясь не сбиться с направления.
Вокруг, словно в насмешку, лес только сгущался, деревья стояли стеной, их ветви
шуршали и хрипели под порывами ветра. Шум ливня и листьев заглушал мои
собственные шаги. На каждом повороте, за каждым деревом казалось, что слышу чужие
шаги.
Когда страх обостряет инстинкты, каждая минута становится вечностью. Паника
усилилась, когда я в очередной раз поскользнулась и упала на колени в липкую глину. Ее
холодный, скользкий контакт с кожей заставил меня выругаться сквозь зубы. Волосы
выбились из-под капюшона, застилая обзор. Резким порывистым жестом я их запрятала
обратно, отстраненно подумав, что теперь еще и лицо вымазала грязными руками.
И я снова бежала, как в лихорадке, уже не разбирая дороги и абсолютно запутавшись, в
какой стороне город, куда велела бежать монахиня. Лишь бы вырваться. Лишь бы уйти
подальше от храма, от опасности, от судьбы, которая, как капкан, захлопнулась вокруг
меня.
И вдруг сквозь деревья проглянуло тусклое утро, заливая все вокруг серебряным светом.
Я выскочила на довольно узкую проселочную дорогу. Дождь на секунду затих, но тут же
до меня донесся звук — тяжелый ритмичный топот. Копыта.
Я споткнулась и, не успев понять, что происходит, увидела перед собой огромное
животное, тяжело вздымающееся в стремительном беге. Лошадь, черная как ночь, неслась прямо на меня. Происходящее казалось нереальным, как кошмар, из которого
невозможно вырваться.
Я замерла на месте, как мышь перед змеей. Моя жизнь закончится здесь, на этой грязной
дороге, под копытами лошади. Времени не было даже на крик. Это конец...
14.
Я стояла, оцепенев на месте, готовая к тому, что вот-вот почувствую удар копыт. Но вместо
этого услышала старческий раздраженный голос:
— Ты чего, олух, под лошадь лезешь?! Совсем страх потерял? — Голос был хриплым и
старческим, с сильным сельским говором.
Открыв глаза, я увидела, как передо мной замедлилась потрепанная телега.
Лошадь — старая кляча с грустными глазами и дрожащими ногами — едва плелась по
дороге. Я почувствовала, как вся кровь хлынула мне в лицо от стыда. Со страху мне
показалось, что это дикий скакун несется на всех парах, а на деле передо мной был всего
лишь дед на телеге, нагруженной мешками.
— Вылез тут, гля, из леса, напугал старика! Да будь у меня сердце слабое, так и отдал бы
концы! — продолжал дед, ругаясь. Его голос прорезал тишину дождливого, леса, возвращая меня в реальность.
Старая лошадь устало фыркнула, ее бок вздымался медленно, как у дряхлого, старика
после долгой прогулки. Я ощутила, как по ногам стекает холодная вода —глина
вперемешку с дождем просочилась внутрь сапог. Мои руки, по-прежнему дрожащие, сжались в кулаки, и я вдруг осознала, как глупо выгляжу.
— ЭЙ, пацан, ты чего молчишь-то? Откуда такой взялся, чумазый, еще и в одежде с чужого
плеча? — Дед прищурился, наклоняя голову и разглядывая меня с подозрением.
От смущения мне захотелось провалиться сквозь землю. Только сейчас до меня дошло, что в своей мужской одежде на несколько размеров больше, со спрятанными волосами, да еще и измазанная в грязи, я мало походила на девушку.
Но объяснить, что подросток забыл в лесу, значительно проще, чем что там делает юная
леди. А посему я с готовностью ухватилась за предложенную роль.
— Волк гнался за мной, — выдавила я, стараясь добавить как можно больше дрожи в
голос. — Чуть не поймал... Еле спасся... — На глаза навернулись слезы, неотличимые от
капель дождя. Я шумно шмыгнула носом, придавая своим словам больше драматизма.
Старик прищурился, но лицо его смягчилось. Теперь его ругань превратилась в ворчание, полное сочувствия.
— Волк, говоришь? Ладно уж, испугался ты, вижу. Шастаете тут один да другой без
присмотра. Куда путь держишь-то?
Я замялась, но быстро вспомнила историю, которую можно было бы рассказать.
— Мамка моя... Захворала она. Сильно. Да вот, похоронили... А папку почти и не помню, его не стало, когда я еще совсем малой был. Теперь вот один остался...
Взял батянину одежду, запер наш домишко, да и пошел. В город хочу, может, работенку
найду. А то у нас... — тут мне даже не пришлось врать, выдавая искренние эмоции, —
градоправитель зверь, всех мучает.
Дед еще раз хмыкнул, нахмурившись.
— Э, да я слыхал, что там неладно... — Его брови собрались в одну линию, и он, почесав