Сразу, как только приковывающая взор незнакомка бросила быстрый взгляд в направлении Ульдиссиана, Серентия взяла его за руку:
— Ты бы зашёл и посмотрел сам, Ульдиссиан.
Когда она повела его к парным деревянным дверям, фермер быстро оглянулся, но благородной девы и след простыл. Если бы он не знал, что его воображению просто не под силу нарисовать такое, он бы поверил, что она ему почудилась.
Затянув его в дом, дочь Сайруса закрыла за ним дверь особенно плотно. Её отец прервал беседу с торговцем в сутане с капюшоном. Похоже было, что они, оба люди немолодые, торговались за свёрток, который фермер принял за довольно роскошную пурпурную ткань.
— А! Славный Ульдиссиан! — торговец обращался ко всем с этим словом, включая членов своей семьи, что всегда вызывала улыбку у Ульдиссиана. Сайрус даже не замечал, что делал это. — Как поживаете ты и твой брат?
— Мы… У нас всё в порядке, господин Сайрус.
— Вот и славно. — С этими словами торговец вернулся к своим делам. Сайрус со своими серебрящимися волосами, кольцом покрывающими наполовину лысую голову, со своим умным взором больше напоминал фермеру священнослужителя, чем любой из остальных, кто носил мантию. В сущности, он высказывал куда более здравые мысли. Ульдиссиан очень уважал Сайруса, частично из-за того, что торговец, самый образованный человек в Сераме, взял Мендельна под свою опеку.
Подумав о своём брате, который проводил в этом доме больше времени, чем на ферме, Ульдиссиан огляделся вокруг. Хотя его брат одевался примерно как он — тканая туника, килт и сапоги — и походил на него глазами и широким носом, одного взгляда на него было достаточно, чтобы возник вопрос: а на самом ли деле он фермер? По правде говоря, хотя он и помогал на ферме, работа на земле явно не была призванием Мендельна. Он всегда хотел проникнуть в смысл чего-либо, будь то жуки, закапывающиеся в землю, или слова на пергаменте, который дал ему Сайрус.
Ульдиссиан тоже умел читать и писать и гордился этим достижением, но видел в нём только практическую сторону дела. Когда нужно было заключить соглашение, удобно было записать его условия на бумаге, чтобы не сомневаться, что они будут выполнены. Это старший брат мог понять. Но просто читать ради чтения или изучать что-нибудь, чему не найти применения в их ежедневной работе… Такое влечение обошло Ульдиссиана стороной.
Он не увидел своего брата, в этот раз прибывшего в деревню вместе с ним, но заметил нечто, что привлекло его внимание и живо пробудило в памяти болезненное воспоминание о том, что произошло в «Кабаньей голове». На первый взгляд ему показалось, что это напарница проповедника, с которым он повздорил, но затем девушка повернулась к нему, и фермер увидел, что она одета в совсем другую мантию. Она была тёмно-лазурного цвета, на груди к ней была прикреплена фигурка золотого барашка с большими завитыми рогами, а под ним находился переливающийся треугольник, верхний угол которого упирался прямо в копыта барашка.
Волосы, спадавшие до плеч, окаймляли круглое лицо, юное и очень привлекательное. Но, на взгляд Ульдиссиана, ему недоставало чего-то, и это убивало в нём всякий интерес к незнакомке. Ощущение было, как если бы она была пустой оболочкой, а не целостной личностью.
Он встречал таких и прежде — без остатка посвятивших себя рьяному служению своей вере. Видел он раньше и такую мантию, и то, что она была одна, заставило его насторожиться и ещё раз осмотреть комнату. Они никогда не путешествовали в одиночку, всегда по трое. По одному на каждую ветвь их веры…
Серентия пыталась показать ему какие-то женские безделушки, но он пропускал её слова мимо ушей. Он решил попробовать выскользнуть из комнаты.
Затем к незнакомке присоединился ещё один человек. Это был мужчина средних лет со строгой выправкой и аристократическими чертами лица, раздвоенным подбородком и густыми бровями. Его присутствие было закономерным: девушки никогда не путешествовали без сопровождения мужчин. Он был одет в золотистую мантию с узким воротником, к которой также был прикреплён треугольник, но на этот раз над ним располагался зелёный лист.
Третьего в их отряде нигде не было видно, но Ульдиссиан знал, что он где-то неподалёку. Служители Храма Триединого не расставались надолго. Это проповедники Собора зачастую действовали в одиночку, прислужники же Триединого работали сообща. Они проповедовали путь Трёх, путь направляющих духов — Балы, Диалона и Мефиса — которые наблюдали за людьми как любящие родители или добрые учителя. Диалон был духом Предопределения, и потому его символизировал упрямый баран. Бала отвечал за Созидание, обозначаемое листом. Мефис, чей служитель отсутствовал, знаменовал Любовь. Его прислужники носили на груди красный круг, который в Кеджане являлся символом сердца.