Мы ждем предзнаменований, хотим предугадать, оградить; тревожное ожидание того, что будет, усиливает пренебрежение к тому, что есть.
Мала рыночная стоимость несозревшего. Лишь перед законом и богом цвет яблони стоит столько же, что и плод, и зеленые всходы — сколько спелые нивы.
Мы пестуем, заслоняем от бед, кормим и обучаем. Ребенок получает все без забот; чем он был бы без нас, которым всем обязан?
Исключительно, единственно и все — мы.
Зная путь к успеху, мы указываем и советуем. Развиваем достоинства, подавляем недостатки. Направляем, поправляем, приучаем. Он — ничто, мы — все.
Мы распоряжаемся и требуем послушания.
Морально и юридически ответственные, знающие и предвидящие, мы единственные судьи поступков, душевных движений, мыслей и намерений ребенка.
Мы поручаем и проверяем выполнение по нашему хотению и разумению — наши дети, наша собственность — руки прочь!
(Правда, кое-что изменилось. Уже не только воля и исключительный авторитет семьи — еще осторожный, но уже общественный контроль. Слегка, незаметно.)
Нищий распоряжается милостыней как заблагорассудится, а у ребенка нет ничего своего, он должен отчитываться за каждый даром полученный в личное пользование предмет.
Нельзя порвать, сломать, запачкать, нельзя подарить, нельзя с пренебрежением отвергнуть. Ребенок должен принять и быть довольным. Все в назначенное время и в назначенном месте, благоразумно и согласно предназначению.
Может быть, поэтому он так ценит ничего не стоящие пустячки, которые вызывают у нас удивление и жалость: разный хлам — единственная по-настоящему собственность и богатство — шнурок, коробок, бусинки.
Взамен за эти блага ребенок должен уступать, заслуживать хорошим поведением — выпроси или вымани, но только не требуй! Ничто ему не причитается, мы даем добровольно. (Возникает печальная аналогия: подруга богача.)
Из-за нищеты ребенка и милости материальной зависимости отношение взрослых к детям аморально.
Мы пренебрегаем ребенком, ибо он не знает, не догадывается, не предчувствует. Не знает трудностей и сложности жизни взрослых, не знает, откуда наши подъемы и упадки и усталость, что нас лишает покоя и портит нам настроение; не знает зрелых поражений и банкротств. Легко отвлечь внимание наивного ребенка, обмануть, утаить от него.
Он думает, что жизнь проста и легка. Есть папа, есть мама; отец зарабатывает, мама покупает. Ребенок не знает ни измены долгу, ни приемов борьбы взрослых за свое и не свое.
Свободный от материальных забот, от соблазнов и от сильных потрясений, он не может о них и судить. Мы его разгадываем моментально, пронзаем насквозь небрежным взглядом, без предварительного следствия раскрываем неуклюжие хитрости.
А быть может, мы обманываемся, видя в ребенке лишь то, что хотим видеть?
Быть может, он прячется от нас, быть может, втайне страдает?
Мы опустошаем горы, вырубаем деревья, истребляем диких зверей. Там, где раньше были дебри и топи, — все многочисленнее селения. Мы насаждаем человека на новых землях.
Нами покорен мир, нам служат и зверь, и железо; порабощены цветные расы, определены в общих чертах взаимоотношения наций и задобрены массы. Далеко еще до справедливых порядков, больше на свете обид и мытарств.
Несерьезными кажутся ребячьи сомнения и протесты. Светлый ребячий демократизм не знает иерархии. Прежде времени печалит ребенка пот батрака и голодный ровесник, злая доля Савраски и зарезанной курицы. Близки ему собака и птица, ровня — бабочка и цветок, в камушке и ракушке он видит брата. Чуждый высокомерию выскочки, ребенок не знает, что душа только у человека.
Мы пренебрегаем ребенком, ведь впереди у него много часов жизни.
Чувствуем тяжесть наших шагов, неповоротливость корыстных движений, скупость восприятий и переживаний. А ребенок бегает и прыгает, смотрит на что попало, удивляется и расспрашивает; легкомысленно льет слезы и щедро радуется.
Ценен погожий осенний день, когда солнце редкость, а весной и так зелено. Хватит и кое-как, мало ему для счастья надо, стараться не к чему. Мы поспешно и небрежно отделываемся от ребенка. Презираем многообразие его жизни и радость, которую ему легко дать?
Это у нас убегают важные минуты и годы; у него время терпит, успеет еще, подождет.
Ребенок не солдат, не обороняет родину, хотя вместе с ней и страдает.
С его мнением нет нужды считаться, не избиратель: не заявляет, не требует, не грозит.
Слабый, маленький, бедный, зависящий — ему еще только быть гражданином.
Снисходительное ли, резкое ли, грубое ли, а все — пренебрежение.