Поскольку последний был выше на три головы, а в тесноте камеры они стояли вплотную, Пал Иванычу пришлось здорово расстараться, он даже покачнулся, видать, закружилась хмельная голова. Огнемет не удостоил прокурора ответом, он, не отрываясь, глядел на меня. Затем брякнул своим гориллам:
— Забирайте его!
Словно речь шла о каком-то тряпье.
— Подожди, подожди, Леня! — замахал ручонками районный прокурор. — Мы еще не договорились…
— Договорились, — заверил его Огнемет. — Клиент мой. С потрохами. Я ж тебе сказал, у меня к нему — разговор, — он отступил на шаг, пропуская одного из своих горилл, и я разглядел желто-зеленый депутатский значок на лацкане его пиджака. Мелькнуло, подделка, не может быть. С другой стороны, прокурор бегал перед старым гангстером на цыпочках.
— Только пускай сначала напишет признание, — сдался Пал Иваныч. Кто б сомневался, разве такому человеку откажешь в просьбе, пускай и не пустяковой.
— Какое, бхххх, признание?! — искренне удивился Огнемет.
— Как это, какое? Чистосердечное, бхххх…
— Вроде того, что он сделал своему дохлому дружку Терещенко? — оскалился Огнемет. — О том, как вы с Афяном крутили гешефты, а менты, которых ты послал, ловко грохнули твоего зххххххххх зама?! — Он широко, по-волчьи ухмыльнулся. — Он тебе напишет… Типа тех писулек, что у Терещенко в папке лежат.
Прокурор воровато обернулся к двери, словно опасаясь чужих ушей. Я не знал, может, они и были, уши эти, но, похоже, и в камере, и в коридоре были одни свои. А, какие секреты между своими?
— Лежали в папке, — поправил Огнемета прокурор. — Ничего там больше ничего не лежит. Ни-че-го.
— Верю, — кивнул Огнемет, продолжая ухмыляться. Сделал знак гориллам, и они поставили меня в вертикальное положение.
— Сначала чистосердечное признание! — взвизгнул прокурор. — И Терещенко, и прапорщика — твой племянник застрелил, Леонид! И я не собираюсь один за вас отдуваться, в особенности, если тебе приспичило побаловаться кровной местью!
Лицо Огнемета окаменело, я подумал, сейчас он залепит взбунтовавшемуся законнику затрещину, но гангстер, на удивление, сдержал себя. Его губы снова разошлись в ухмылке, зверской, и, тем не менее, ухмылке.
— А что ему писать, уже придумал, Паша?
— Как, что? Как убивал Терещенко…
— А мотивы, бхххх?
Прокурор замешкался. Как видно, этого вопроса он еще не прорабатывал.
— Какие мотивы у залетного столичного хорька были валить твоего конченного зама, который повсюду совал свой поганый нос, его водилу-сопляка и мусора, по всем понятиям — дххххххх?! Ну на ххх ему было их мочить, а? — продолжал допытываться Огнемет. Растерянность прокурора, кажется, подняла ему настроение.
— Личная неприязнь? — предположил прокурор. Глаза у него стали совершенно косыми.
Огнемет презрительно хмыкнул.
— Не знал бы я тебя, дятла, как облупленного, ххх бы ты у меня сидел в прокурорском кресле, даже тут, в Калиновке. Какая, бхххх на ххх, неприязнь, если он твоего Терещенко ехххххх, первый раз в жизни видел?!
— Что ж ему написать?
Огнемет снова самодовольно ухмыльнулся.
— Баба. Из-за бабы они зацепились, усек? Ехали-то, как я понял, втроем? Втроем. Баба — смазливая? Смазливая. Еще и блядовитая, по глазам ее блудливым видать. Остановились на ночлег в Калиновке, или в окрестностях, непринципиальный вопрос. Сам обмозгуешь. Кирнули хорошенько, как полагается. Тот, третий, что с ними был, давай жену этого лапать. — Огнемет ткнул пальцем в моем направлении. — Или, она ему сама себя предложила по пьянке. Вот и не поделили они ее. Или, уже потом зацепились, после того, как она им дала. И — пошло, поехало, за топор — и в лоб. Бытовуха, бхххх на ххх, пресса такое любит.
— Ну, у тебя и голова, — потрясенно изрек Калиновский прокурор.
— Что б ты не сомневался, Паша, — самодовольно осклабился Огнемет. — Все, бхххх, знаю, как было. Этот, — он снова указал на меня, — умышленно свою подстилку тому третьему ххх предложил. Просекли, с ней на пару, что у кореша с собой — деньжат пласт, решили малость общипать. Пока третий бабу петрушил, Журавель ему карманы выворачивал. А тот — хватился не вовремя. Пришлось, бхххх, мочить. Кстати, самого жмура нашли?
— Найдем, — без особого энтузиазма пообещал прокурор.
— Да ты давно должен был его найти!
— Ты же знаешь, Леонид, это парафия Кузьмука, — бледнея, сказал прокурор. — Я в эти дела нос не сую.
— И правильно, бхххх, делаешь, что не суешь. Так и где твой Кузьмук?
— А шут его знает. Отстал где-то, по дороге. Ты не волнуйся, скоро будет.
— Вот урод, — Огнемет пожевал губу с таким видом, будто хотел сказать: черт знает, с кем приходится работать. — Ладно, скажи ему, нужен труп этого третьего, который с ними был. И в темпе, чтоб не расхолаживался.
Прокурор кивнул, как школьник, вызванный на ковер к директору школы.
— Теперь дальше, — сказал Огнемет. — Как эти двое, — он в третий раз указал на меня, — делишки свои грязные обтяпали, так у его бабы крышу и сорвало. Протрезвела, и оххххх, ты понял, да? Первое мокрое у нее, реально. Хотела соскочить к хххх. Ноги, бхххх на ххх, в руки, и драпать. Добрые людишки подобрали ее в невменяемом состоянии на трассе, привезли в больничку к Афяну. Этот, — палец едва не коснулся моего виска, — рванул за ней, опасаясь, заложит, сххх. Напал сгоряча на водилу, хотел свою подружку в карете увезти. Хотел, короче, ноги сделать. Чуть, бхххх на ххх, не сделал, прапор твой помешал. Посмертно представить героя к награде, и закопать, бхххх, за казенный счет…
Прокурор снова, с самым серьезным видом, кивнул. В тесноте и духоте камеры его все больше развозило, это было чудо, что он еще хоть как-то держался на ногах.
— Этот урод, со страху, выложил прапорщику все говно, тот сообщил Терещенко. Неугомонный, бхххх на ххх, Стасик, лично решил проверить, что к чему. Выехал на место, за город, труп убиенного попутчика искать. Там Журавель их всех и уделал, потому как они, козлы, браслеты с него сняли, чисто по небрежности. Как тебе такая история?
— Вроде, ничего, — промямлил районный прокурор, покачиваясь.
— А тебе? — Огнемет обернулся ко мне.
— Мне? — прошептал я.
— Тебе, бхххх на ххх, урод! Понял, чего строчить, если не хочешь, чтоб я твою супружницу паяльной лампой обрил, для начала разговора?!
Я кивнул практически без промедления, а что еще оставалось делать? Конечно, вряд ли моя сговорчивость могла спасти Ольгу от неприятностей, разве что облегчить ее участь…
— Вот и зашибись, — удовлетворенно буркнул Огнемет. Надо же, он, оказывается, мог казаться удовлетворенным. — Давайте сюда бумагу и ручку.
Ни того, ни другого, как и следовало ожидать, у горилл под рукой не оказалось.
— И у тебя, бхххх на ххх, нет? — поразился Огнемет, скептически глядя на прокурора.
— В кабинете, — булькнул тот, теперь откровенно борясь с тошнотой.
Я уже говорил, ему на глазах становилось все хуже по мере того, как желудок впитывал потребленный алкоголь, а кровь разносила отраву по прокурорским артериям и венам.
— Вот клоун, — фыркнул Огнемет, делая знак одному из горилл, чтобы придержал Павла Ивановича под локоть. — А кофе у тебя в кабинете имеется?
— Ты еще хочешь кофе? — голосом мученика сподобился осведомиться прокурор и громко икнул.
— Ты, бхххх, захочешь, как проблюешься, — предрек Огнемет. — Держи его так, чтобы меня не обрыгал, — добавил он, обращаясь к телохранителю. — Пошли, бхххх на ххх, в его кабинет.
По дороге на второй этаж, как и следовало ожидать, Павла Ивановича вывернуло на изнанку.
— Бхххх! — выкрикнул тащивший прокурора горилла. Ему тоже досталось.
— Потом оботрешься! — пролаял Огнемет. — Не растаешь, бхххх на ххх! Давай, живо найди у него ключи, времени в обрез!
Их поиски слегка затянулись, пока горилла обшаривал прокурорские карманы, того вывернуло еще раз. К тому моменту, как связка ключей, наконец, оказалась у Огнемета, в коридоре появился уже знакомый мне капитан Кузьмук. Он не успел переодеться, хоть теперь это ему точно не помешало бы, вид у офицера был такой, словно он недавно играл в регби на заболоченном поле.
— Нашел третьего? — скользнув по оборотню коротким злым взглядом, спросил Огнемет.
— Так точно, Леонид Львович, — отдуваясь, доложил милиционер. Он явно запыхался. — Еле выковыряли…