С огромным трудом Брикету отвёл взгляд. Но куда бы он ни посмотрел, он натыкался на облики столь же отвратительные. Лица почти всех танцоров были обезображены какой-то отвратительной болезнью. Под маской летучей мыши скрывалась чудовищная масса язв. Некоторые выглядели даже хуже.
Брикету почувствовал, как вся его кровь прилила к сердцу. Руки и ноги оледенели. Двигались лишь глаза. Наконец они остановились на Домино, который весь вечер неподвижно просидел на возвышении рядом с музыкантами.
Кто-то снял с его лица маску, и стало ясно, отчего он не двигался. В кресле сидел привязанный к спинке труп. На месте глаз зияли лишь заполненные кровью глазницы.
Летучая мышь кашлянул.
— Не тревожься, друг. Все мы так же окончим наш путь. У нас есть обычай: когда умирает один из нас, мы не оплакиваем его, но устраиваем пир. Ведь мы, считай, всё равно мертвы, так чего же проливать слёзы понапрасну? Разве не замечательный обычай?
Брикету безмолвно уставился на него.
Толпа начала перешёптываться. Блестящие глазки летучей мыши вперились в Брикету.
— Чем ты болен, друг? Разве ты не один из нас? Ты сказал, что лишён надежды!
И Брикету наконец осознал ужасную правду. Он оказался среди прокажённых, ненавистных отверженцев средневекового общества, которые нашли приют в заброшенном замке посреди леса Малемор. Они встретили его так радушно, потому что посчитали своим!
И пока эти мысли проносились у него в голове, люди вокруг изучали гладкую, здоровую и чистую кожу на его лице и руках, нетронутые язвами ладони и пальцы.
Ощутив враждебность толпы, граф начал отступать.
Он был на полдороги к двери, и тут она с грохотом распахнулась. Внутрь ворвался неотёсанного вида мужик.
Задыхаясь, он ткнул пальцем в сторону Брикету и прокричал:
— Он убил Жабу! Он убил нашего доброго друга!
Толпа всколыхнулась и подхватила крик:
— Он убил нашего доброго друга Жабу!
Брикету оскалился. Он наконец нашёл в себе силы заговорить:
— Да, я убил вашу мерзкую Жабу! И перебью ещё многих, лишь бы выбраться из этого проклятого лепрозория!
В его руке блеснул меч.
Граф ожидал, что прокажённые бросятся врассыпную, но вместо этого они с проклятиями и воплями кинулись на него и принялись царапаться и кусаться, как дикие звери.
Слишком поздно Брикету осознал свою ошибку: его враги не боялись смерти.
Он отчаянно сражался, он рвал и кромсал с силой, рождённой из злобы и ужаса, но не мог сразить их всех. Волна тел сбила его с ног, кто-то выкрутил меч из его пальцев.
Граф продолжал сопротивляться, но безуспешно. Два десятка сильных — несмотря на болезнь — рук схватила его и выволокла из освещённого зала в длинный тёмный коридор. В конце коридора он изо всех сил вновь попытался вырваться и почти преуспел, но его опять превозмогли числом.
Сопротивляющегося и извивающегося графа стащили вниз по длинной лестнице. За долгой чередой мокрых каменных ступеней последовал ещё один тёмный коридор, и наконец прокажённые втолкнули пленника в зловонную камеру. Граф рухнул на осклизлый каменный пол и кое-как поднялся на четвереньки. С лязгом захлопнулась дверь, и Брикету услышал, как повернулся в замке ключ.
В свете факелов прокажённые разглядывали его сквозь прутья решётки. Блеснули яростные чёрные глаза Летучей мыши.
— Тот, кто отвечает злом на наше гостеприимство, должен быть наказан, — сурово проговорил он. — Ты останешься здесь. Теперь ты наш гость надолго!
Долгое время Брикету молчал. Наконец он проговорил изменившимся голосом:
— Как долго, о великая Мышь?
— До тех пор, пока не сядешь на возвышении во время нашего празднества, как Домино!
Горилла просунул руку между прутьев решётки.
— Не бойся, демон! Ты не помрёшь с голоду! Я тут кухарничаю! Я буду кормить тебя досыта! — И он расхохотался. В неверном свете факела Брикету разглядел, что плоть на руке гориллы сошла, обнажив кости пальцев.
Прокажённые сгрудились у решётки и принялись визжать, вопить и насмехаться над ним тысячей способов.
Брикету сидел на куче мокрой соломы и молча смотрел на них.
Наконец они все тоже затихли. Они стояли и молча глядели на пленника в свете факелов.
И тогда он начал смеяться. Рожэ де Брикету, граф Отенский откинул голову назад и захохотал. Он буквально сотрясался от смеха. По тёмным коридорам загуляло эхо пронзительного, безрадостного хохота безумца.
Перевод — Александра Миронова