– Сто пудов, ты сейчас думаешь о том, как сидят джинсы на твоей заднице, да? – Прервал Дизель поток моих мыслей. – Боишься добавить новых печенюшных калорий?
– Неправда! Мои джинсы сидят великолепно, – я просто не хотела кушать печенье со слюнями Дизеля, в том смысле: что я о нём знаю? И, конечно же, мои джинсы немного давили. Ага, совсем-совсем малость.
Он откусил голову пряничного человечка:
– У Клауса есть дети, давай их допросим. Кажется, я начинаю осваиваться!
– Никаких детей нет. Я проверила: у него нет родственников в области и то же самое с Элейн, она бездетная вдова.
– Элейн, наверное, трудно. Женщина рождается с этими инстинктами, ну ты поняла.
Я сузила глаза:
– Инстинктами?
– Дети. Размножение. Материнский инстинкт.
– Кто ты?
– Кстати – хороший вопрос, – отозвался Дизель, – я не уверен, что полностью знаю ответ на него. Не каждый знает, кем он на самом деле является…
Прекрасно. Теперь он – философ!
– У тебя, что отсутствует материнский инстинкт? – спросил он. – Разве ты не слышала о биологических часах, которые имеют свойство безбожно тикать? Тик-так, тик-так, тик, тик, тик, – улыбнулся он, явно потешаясь.
– У меня есть хомяк.
– Эй, отличный выбор, большего и желать не стоит. Хомяки это круто. Лично, я думаю, что детей слишком переоценивают.
У меня, кажется, начал дергаться глаз и я приложила палец к нему, чтобы остановить подёргивание:
– Прямо сейчас мне всего этого не нужно.
Дизель поднял обе руки в жесте примирения:
– Ладушки, без проблем, не хочу, чтоб ты чувствовала себя неловко.
Ну да конечно.
– Возвращаясь к нашим поискам. У тебя ведь есть план? – спросил он.
– Я возвращаюсь в магазин. Я не видела там мастерской.
Двадцать минут спустя мы стояли у входной двери в магазин, глядя на маленькую картонку на которой от руки было написано ЗАКРЫТО. Дизель положил руку на дверную ручку, и замки упали открытыми.
– Довольно впечатляюще, хм? – сказал он и распахнул дверь.
– Довольно незаконно.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты кайфоналомщица?
Мы оба прищурились в темноте. Единственные окна были маленькие стеклянные окошки в двери. Магазин был размером с гараж на две машины. Дизель закрыл за нами дверь и щёлкнул выключателем. Два накладных люминесцентных светильника загудели, бросая тусклый, мерцающий свет на интерьер.
Дизель воскликнул:
– Мать моя! Как же тут радостно. Я бы купил здесь игрушки сразу после того как выколол бы себе оба глаза и перерезал глотку.
На стенах висели старые пыльные полки, но они были пустые: поезда, наборы, настольные игры, куклы, фигурки, и чучела животных были разбросаны по полу.
– Как-то странно, – заметила я, – почему игрушки на полу?
Дизель осмотрел комнату:
– Возможно, здесь у кого-то случился истерический припадок?
Древний кассовый аппарат стоял на маленьком прилавке. Дизель ударил кулаком по клавишам, и он открылся.
– Семь долларов и пятьдесят центов, – подсчитал он, – не думаю, что Сэнди активно ведет торговлю.
Он пошел вдоль магазина и проверил черный ход. Дверь открылась, и мы посмотрели в заднюю комнату.
– Не то чтобы я и это хотел увидеть, – сказал Дизель.
Там стояли несколько длинных, металлических раскладных столов и стульев. Сырые игрушки из дерева на различных стадиях завершения загромоздили столы. Большинство было неуклюже вырезанными животными и еще более неуклюже вырезанными поездами. Железнодорожные вагоны были соединены большими крюками и кольцами.
– Посмотри вокруг, может здесь есть адрес другой мастерской, сказала я. – Он может быть напечатан на ярлыке коробки или на каком-нибудь клочке бумаги с номером телефона.
Мы отработали обе комнаты, но адреса или номера телефона так и не нашли. Единственное, что было в мусоре это смятый пакетик из пекарни «Болданно». Сэнди Клаус любил сладкое. В магазине не было телефона. Не был никакого договора интернета, кабельной компании, также не было договора на пользование сотовым телефоном. Правда, это не гарантия того, что он не существовал.
Мы покинули магазин, закрыв парадную дверь за собой. Постояв около моего CRV на автостоянке я оглянулась назад:
– Ты заметил что-нибудь странное в этом магазине? – спросила я Дизеля.
– Нет названия, – отозвался он, – только дверь с вырезанным деревянным солдатиком на ней.
– Что это за магазин игрушек без названия?
– Если присмотреться внимательнее, можно увидеть кусок какого-то оторванного знака, – заметил Дизель, – раньше над дверью что-то висело, может вывеска.
– Наверное, здесь прикрытие для финансовых махинаций.
Дизель покачал головой:
– Тогда бы здесь были телефоны, вероятно, были бы компьютеры, а еще пепельницы и окурки.
Мои брови удивленно взлетели, и я потрясенно уставилась на него, а он сказал:
– Что??? Я много смотрю телевизор.
Ладно, проехали.
– Я собираюсь к родителям, – сказала я ему, – может тебя куда-нибудь подбросить? Может в торговый центр или бильярдный зал или дурдом, например.
– Дамочка, это действительно ранит. Ты не хочешь познакомить меня со своими родителями?
– Сегодня не просто обычный ужин.
– Я призван возродить в тебе Рождественский Дух, а я очень серьёзно отношусь к своей работе.
Я нацепила маску отвращения:
– Ты не относишься к своей работе серьёзно, ведь ты сказал, что даже не любишь Рождество.
– Ты меня застала врасплох. Обычно я такого не говорю. Но я уже начинаю входить в ритм. Вот скажи же, я и вправду стал веселее?
– Это ты мне скажи правду, я скоро от тебя избавлюсь? Нет?
Он качнулся назад на пятках, сложил руки в карманы куртки, и с наглой усмешкой на лице, твердо отчеканил:
– Нет.
Я тяжело вздохнула и выжала сцепление, ох, чувствую, дорого это мне обойдется! Поездка к моим родителям в Бург не была далекой. Бург был меньше Чамберсбурга, небольшой жилой район на краю Трентона. Я родилась и выросла в Бурге, и я буду здесь жить всегда. Я пыталась переехать, но не так чтобы очень уж далеко.
Как и большинство домов в Бурге, у моих родителей был небольшой двухэтажный дом, обитый вагонкой и построенный на небольшом узком участке земли. И, как и многие дома в Бурге, он имел общую стену с идентичным домом. Мейбл Марковиц владеет домом, который примыкает к дому моих родителей. Теперь, когда ее муж покинул этот мир, она живет в нем одна. Она содержит свои окна в чистоте, играет в бинго два раза в неделю в центре престарелых, в общем, берет от жизни всё что осталось.
Я припарковалась у обочины, Дизель смотрел на эти два здания. Дом миссис Марковиц был окрашен в тошнотворный зеленый цвет. В ее крошечном переднем дворе стояла статуя Девы Марии, и она поместила горшок с пластмассовым красным молочаем рядом с Девой. Одинокая свеча стояла на её окне. Дом же моих родителей был окрашен в желтый и коричневый цвет, а по всему фасаду был украшен рядами гирлянд. Большой старый пластмассовый Санта в красно-белом костюме стоял на переднем дворе моих родителей, составляя здоровую конкуренцию Деве Марии. Во всех окнах горели электрические свечи, и венок висел на парадной двери.
– Святое дерьмо! – воскликнул Дизель, – Вот это столкновение!
Я вынуждена была согласиться с ним. Здания были захватывающими в своей ужасности. Еще хуже то, что им было комфортно. Они выглядели так всегда, сколько я себя помню. Я даже не могла себе вообразить, что они будут выглядеть как-то по-другому. Когда мне было четырнадцать, статуя Богородицы миссис Марковиц познакомилась с бейсболом, из-за чего на голове её были сколы. Однако это не мешало Деве и дальше благословлять дома. Потом после праздников они вместе с Сантой исчезали, чтобы вернуться ровно через год.
Бабуля Мазур прилипла к окошку наружной двери родителей, наблюдая за нами. Она живет с родителями сейчас, потому что дедушка Мазур уплетает свиные корки во фритюре и бутерброды с арахисовым маслом в компании с Элвисом на небесах. Моя бабушка выглядит как старый мешок с костями. Она заплетает свои седые кучерявые волосы в тугой пучок и носит ствол 45-го калибра в своей сумочке. И такое понятие как «спокойная старость» никоим образом не относиться к моей Бабуле.