— Ты что, сука, продинамить меня решила? — угрожающе зашептал брат подруги. — Возбудила, а теперь в кусты? Раздевайся сама, а то убью!
В его руке блеснуло лезвие ножа. От ужаса Олеся не смела пискнуть. Она послушно сняла трусы.
Девушка никому ничего не сказала. Она тут же ушла с праздника, сославшись на головную боль. Дома она подмылась и легла спать. И всю ночь тихонько, чтобы не разбудить родителей, проплакала в подушку.
Через месяц «красные дни» не пришли. Олеся заволновалась. По прошествии еще одного месяца она заподозрила неладное. Но девушка боялась признаться кому бы то ни было, и в первую очередь — строгим родителям. Это сегодня во многих городах есть службы психологической помощи, в том числе и для женщин, переживших насилие, а тогда в Советском Союзе таких учреждений не было. Впрочем, согласно официальной версии, секса в стране тоже не существовало. Тем более для пятнадцатилетних школьниц.
Сначала Олеся скрывала от матери тошноту по утрам, потом научилась втягивать живот. Как ни странно, ей удалось сохранить свою тайну в течение семи месяцев. А потом девушке стало дурно на уроке химии, ее отвели к школьному врачу, которая и обнаружила правду.
Разразился жуткий скандал. Завуч по воспитательной работе, прошляпившая такое ЧП, получила выговор от заведующего гороно, классную руководительницу лишили премии.
Родители Олеси, узнав о случившемся, допросили дочь с пристрастием и выяснили все обстоятельства дела. Но об изнасиловании они заявлять не стали, потому что это был верный способ опозорить девушку на весь город. Олесю в спешном порядке перевели в вечернюю школу. Там учителя и ученики к жизни поближе, всякого навидались и не задают глупых вопросов.
Через год молодая мать получила аттестат зрелости. Но дорога в институт ей была заказана: надо поднимать ребенка. Днем Олеся училась в медучилище, а по вечерам работала в больнице уборщицей. А поскольку дома оставить Максимку было не с кем, его на всю неделю сдавали в ясли.
Любой психолог скажет вам, что для маленького ребенка нет ничего страшнее, чем разлука с матерью. Травмируется не только психика младенца, также замедляется его физиологическое развитие. Ребенок может даже умереть — просто потому, что ему не для кого жить. Отсутствие материнской любви невозможно компенсировать в более поздние годы, маленький человечек никогда не простит этого предательства.
Когда Максим чуть-чуть подрос, мать по-прежнему не спешила окружить его любовью. Он был ей неприятен — досадное напоминание о былой боли и унижении, о сломанной жизни и разрушенных мечтах. Ситуацию осложняло то обстоятельство, что сын, как назло, внешне совсем на нее не походил, а уродился весь в отца-насильника.
Про бабушку с дедушкой тоже нельзя было сказать, что они обожали внука. И если бабуля по-своему привязалась к Максиму, то дед так и не смог смириться с рождением «приблудыша». Конечно, ребенка не били, не держали впроголодь и не укоряли в глаза за сам факт его существования. Все ограничивалось недовольным бурчанием, косыми взглядами и холодной строгостью. Но ведь детей не обманешь, они очень остро чувствуют, как к ним относятся.
И Максим вырос с четким убеждением: он никому не нужен. И вообще дети — это очень плохо. Отпрыски ломают родителям жизнь, мешают сделать карьеру и вечно путаются под ногами. И у него самого никогда не будет детей. Ни за что и никогда.
Мне было безумно жалко Максима. Я старательно прятала от него глаза. Мне казалось, что если я встречусь с Малаховым взглядом, то, помимо собственной воли, кинусь гладить его по голове и успокаивать, словно маленького мальчика, у которого умерла мама. Хотя, конечно, Макс уже взрослый мужчина и в утешении не нуждается. По крайней мере, в моем.
Зато теперь понятно, почему Малахов, не будучи ни уродом, ни умалишенным, умудрился дожить до своих лет и не обзавестись потомством. Представляю, сколько женщин пытались забеременеть от него в надежде на замужество с миллионером (а кем же еще может быть сотовый король?). Наверное, нелегкое это дело — следить за каждой каплей своей спермы…
Неловкое молчание нарушила Нина Платоновна. Она схватила со стола какую-то газету и преувеличенно радостно принялась читать:
— Вот, послушайте, занимательные факты. Знаете ли вы, что слон — это единственное животное, не умеющее подпрыгивать?
— Не хватало еще, чтобы он подпрыгивал, — засмеялась Оля. — Это из разряда того, как если бы коровы летали.
— Кстати, насчет коров, — продолжила тетя Нина. — Знаете ли вы, что корову можно заставить подняться по лестнице, но невозможно заставить спуститься?
— Забавно, — прокомментировал Максим.
— В среднем сто человек ежегодно гибнут, подавившись шариковой ручкой. Уолт Дисней, создатель Микки-Мауса, боялся мышей. Первый владелец компании «Marlboro» умер от рака легких.
— Потому что курение — это смерть, — ввернула я, делая страшные глаза детям.
— Стоматологи рекомендуют держать зубную щетку на расстоянии не меньше двух метров от унитаза, — прочитала Нина Платоновна.
— Это еще зачем? — удивилась Оля.
— Ты что, рекламу не смотришь? — закричал Игорек. — Чтобы бактерии из унитаза не перепрыгнули на щетку!
— А разве они умеют прыгать? — поразилась я.
— Лучше бы слон умел прыгать, — вздохнул Макс. — Ну а еще что интересного там написано?
— Ни один лист бумаги невозможно сложить пополам больше семи раз, — торжественно сказала Нина Платоновна.
— А вот это уже ерунда! — возмутилась я. — Все зависит от размера листа. Если он маленький, то невозможно, ну а если большой, то почему бы не сложить хоть десять раз? Вот, смотрите.
Я схватила школьную тетрадь, выдрала из нее листок и принялась его складывать. Игорек громко считал:
— Один, два, три, четыре, пять, шесть… Только шесть раз!
Но ему не удалось сбить меня с толку.
— Это потому, что лист маленький, — упрямо сказала я. — А если взять газету…
Я оторвала газетную страницу и стала складывать ее:
— Один, два, три, четыре, пять, шесть… Черт, больше не получается. Не сгибается!
— Давай я попробую, — Максим взял листок, — у меня сил больше.
Но и он, сколько ни пытался, смог сложить газету лишь еще один раз.
— Значит, и правда не больше семи, — заключила я. — Ну что же, по крайней мере, мы проверили это утверждение на практике. Ничему нельзя верить на слово, все надо подвергать сомнению, — назидательно произнесла я, обращаясь к детям.
— Каждый год ослы убивают больше людей, чем гибнет в авиакатастрофах, — прочитала тетя Нина.
— Хорошо, что в наших широтах ослы не водятся, — усмехнулся Макс. — Я имею в виду животных. Среди людей ослов, к сожалению, предостаточно.
— У Мэрилин Монро на ногах было по шесть пальцев.
— И все равно она — божественная, — с жаром сказала Оля.
— Точно, — подтвердил Малахов.
— Лизнуть собственный локоть человеку невозможно анатомически.
— Близок локоток, да не укусишь, — сказала Оля. — Тоже мне, открыли Америку, русский народ это уже давно знает.
Тут в меня опять вселился бес противоречия.
— Так ведь это если кусать! А язык дает дополнительно… сколько — пять, семь сантиметров? Значит, лизнуть локоть значительно легче, чем укусить. Да я вам сейчас это докажу! — Я высунула язык и попыталась достать им до правого локтя. Ничего не получилось. — Нет, лучше лизну левый, так удобнее.
Но и с левым локтем ничего не выходило. Как я ни выворачивала руку, до цели всегда оставалась какая-нибудь пара-тройка сантиметров.
— Ну, давай же, Люсь, еще совсем немного! — подбадривала меня Нина Платоновна. — Эх, неправильно ты делаешь, я тебе покажу, как надо!
Тетя Нина засучила рукав, высунула язык — и превратилась в изваяние с выпученными глазами и вывернутой рукой. Вслед за ней языки высунули Игорек, Оля и Макс. Минут десять раздавалось пыхтение и сопение. Наконец, Оля опустила руку: