— Я не могу так рассуждать! Надо использовать любой шанс!
— Попробуй. Только помни, что не надо мучить напрасно.
Мчаться тотчас в больницу не имело смысла, раз там Ольга, и Владимир Антонович отправился на следующий день — как всегда, после института. Света в прошлый раз объявила, что дежурит ночью в пятницу, а был четверг, так что встреча с нею Владимиру Антоновичу не грозила. Владимир Антонович вовсе не боялся ее любовных посягательств — наверное, даже Света бы поняла, что при таком тяжелом состоянии мамочки всякие амуры неуместны. Но Света — единственная свидетельница, она знает, что он сделал выбор! Пусть все было обосновано наилучшим образом: двигать кровать со всей арматурой — значит, неизбежно потревожить обломки кости, помешать сращению перелома! И все-таки это был выбор, и Света об этом знает.
Владимир Антонович внутренне готов был найти мамочку в беспамятстве, но она его узнала.
— Вот видишь, перевели все-таки… — Она очень тяжело дышала и говорила с трудом. — Куда лучше, когда в «Свердловке» — видишь?
Пожалуй, это уже не нормальное ее беспамятство, а настоящий бред. Мечта всей ее жизни — лечиться в «Свердловке», в больнице для лучших людей, куда она по малому своему исполкомовскому чину проникнуть не могла. И вот сбылось — хотя бы в бреду.
— Здесь особенными лекарствами лечат… которые только для патриотов… — С каким же трудом выговаривалось каждое слово!
Владимир Антонович осторожно притронулся ладонью к ее лбу. Горячий! Жар, бред, одышка страшная — неужели на самом деле конец?! Одно дело — ждать, высчитывать, и совсем другое — подойти к кровати и увидеть, что на самом деле…
— Тебе что-нибудь нужно?
— Достань, пожалуйста… Ну достань же!
— Что достать?
— Как ты не понимаешь! Я же русским языком: достань!
— Что?
— Ах, ну достань же!!
Наудачу Владимир Антонович полез за судном — как ни странно, оно оказалось пустым. Он даже не обрадовался этому обстоятельству: потому что тогда совсем непонятно, что же она просит достать. Он задвинул судно назад, надеясь, что самая эта операция успокоит мамочку — но нет:
— Ну что ты делаешь?! Я же прошу: достань!
Владимир Антонович беспомощно оглянулся на мамочкиных соседок: может быть, другие старухи понимают, что нужно их товарке? Но соседки лежали безучастно.
— Достань же! Неужели трудно для матери?!
Задыхалась она страшно. От волнения, должно быть, одышка усилилась. Нельзя было вот так беспомощно стоять перед кроватью — нужно было что-то делать, кого-то искать!
— Сейчас я найду! Подожди! Сейчас!
Владимир Антонович бросился на поиски — все равно кого. Кого-нибудь в белом халате, кто может что-то сделать! Сестры на месте, разумеется, не было. Комната с надписью «Ординаторская» — заперта. Владимир Антонович сообразил, что дежурные врачи обязательно должны быть в приемном покое — это где-то внизу. На лестнице курили больные, но он не стал их расспрашивать, сбежал вниз — и действительно сразу нашел приемный покой по особенному оживлению, отличавшему его от сонных отделений.
Здесь шла работа: привозили больных на каталках, толпились родственники. Никто не останавливал рыскающего по кабинетам Владимира Антоновича, и во втором или третьем он увидел врача — широкоплечего мужчину, который, засучив рукава, производил какую-то манипуляцию над распростертым больным. Владимир Антонович смотрел в спину врачу, и казалось, тот делает движения как у тестомеса, хотя ясно, что на самом деле его занятие должно быть куда более тонким. Владимир Антонович стоял и ждал — не мог же он постучать врачу в спину.
Наконец врач оторвался от больного, повернулся, его сразу же атаковали с какими-то просьбами и вопросами, но Владимир Антонович протиснулся:
— Доктор, там моей матери очень плохо! На третьем этаже.
— Что такое?
— Задыхается.
— Почему же вы сами? Должна вызвать сестра. Если не справится сама. У нее должны быть назначения на экстренный случай.
— Я не нашел сестры.
— Найдите! Пусть вызовет сестра! Если родственники начнут сами нас дергать!.. — и врач повернулся к следующему просителю.
Вот тоже вершитель судеб. Когда-то мамочка была вершительницей за своим столом: какой даст ход заявителю, куда направит. А теперь ее судьба в руках здешнего вершителя. Или уже поздно и ее судьба решена? Нет, не мог Владимир Антонович в это поверить! Умом понимал — а поверить не мог.
Сестры по-прежнему не было на месте. Владимир Антонович вернулся в палату. Пока он бегал вниз, здесь все переменилось: мамочка его не заметила, она, похоже, уже ничего не замечала вокруг. Она лежала, открыв рот, и дышала так же шумно и часто — но глаза были закрыты.