На том месте мало кто хоть на минутку решается остановиться. Детям страшные сказки рассказывают, пугают Кирилом. Потому что приключилась там жуткая история. Давным-давно, когда Люды еще и на свете не было, а Кирилова тетка Христина только-только померла…
Видела будто бы вся улица, что тянется по-над берегом, как чуть свет — правда, уже забрезжило — крался вдоль плетней Кирило, неся что-то на вытянутых руках. Думали, золу из печки выносит, топить собрался. Либо мусор какой, обрезки выделанных шкур (он тогда жил в землянке и промышлял кожевничеством). Однако Кирило миновал место, куда сваливали золу, и продолжал путь по извилистой тропинке, которая вела через кладбище за село. Какое-то время между крестами мелькала его фигура, но за рвом начинались заросли ситняга и других трав — там следить за ним не было никакой возможности.
Одна только Варка Йоржачка, говорят, видела Кирила: как раз той ночью ей выпало пасти колхозных волов, а пастбище-то начиналось сразу за селом и простиралось на все четыре стороны, на сколько хватал глаз. «Сижу, — рассказывала Варка, — под копной, ноги мешком закутала — роса-то студеная, к утру они прямо-таки окоченели — и вдруг слышу: вол не своим голосом кричит. Не так, как с перепугу бывает, и не так, как ежели волка учует, — а вроде бы огрызается, так и жди, что все стадо рев поднимет. Огляделась я: нигде никого. Склонила голову на плечо, задремала. Сплю будто, а все чудится, что кто-то мне прямо в лицо шепчет: «Вылезай, Варка, из своего гнездышка, сядь под тем осокорем». Только было решила я вылезть — глядь: человек в пяти саженях от меня. На вытянутых руках что-то круглое несет. Поначалу-то я ничуть не испугалась: и то сказать, какому лешему я в мои годы нужна. Да и что у меня возьмешь? Лепешку из лебеды, что за пазухой?.. Кто-нибудь из рыболовов, думаю. Или Василь-индус пришел чернотал для корзин резать — он ведь этим жил. Прилегла я на сено, молчу, первая голоса не подаю. А человек-то, вижу, в соломенном брыле, рубаха навыпуск, такой сухой, длинный, как бригадирова сажень, и сильный, наверное, плечи — во! Вдруг он — раз на колени, стоит, как перед иконой. Я думала, иноверец какой, сейчас молитву восточную читать будет. А он поставил на землю сито (ясно вижу, что сито) и давай своими руками-граблями выгребать песок — яму копает. Меня даже оторопь взяла, так и замерла от страха. Затрясло всю…»
А дальше Варка и вовсе чудное рассказала: из этого сита Кирило будто бы вывалил в яму… троих слепых котят. Бросил пригоршню-другую песку, а котята-то как всполошатся, как запищат… Лапками за его руки хватаются. Кирило не выдержал — назад их выгребать. Хотя, ежели подумать: зачем они ему? Кошка из дому ушла, мышей в землянке нет — с чего бы им там завестись. И сито из употребления вышло. Была у кого горсть-другая муки — из несеяной пекли.
Вытащил Кирило котят из ямы, положил опять в сито, поднялся, как аист из гнезда. Постоял. Кто знает, какая печаль его обуревала, что в душе его делалось… Может, греха своего испугался, а может, Варку увидел — словом, сорвался он с места и так быстро побежал прочь, что только тень к речке метнулась да прошелестел вслед камыш.
Всяк по-своему пересказывает эту историю. Мужчины говорят, что Кирило все-таки погубил котят — утопил их на том самом месте, где потом сделал маленькую запруду и где с тех пор постоянно удит. Рыбаки заметили, что приблизительно с того времени там стали водиться толстомордые сомы. По ночам так и играют над водой, словно соревнуясь между собой, и так страшно чмокают, будто и впрямь лакомятся вкусненьким. А женщины стоят на своем: не мог Кирило с его характером сделать такое. Он пустил сито с котятами по течению, и оно понесло их крик по Днепру и дальше, дальше…
При воспоминании о той истории у Люды стеснило грудь, стало трудно дышать. Она еще раз взглянула на крестного — сидит сгорбившись в камышах, ждет поклевки, ждет… Съежился, точно над ним давно и навсегда повис невидимый меч, точно он ежеминутно ждет удара и это не дает ему возможности распрямиться, поднять голову. Бедный… отец!
Сама того не замечая, Люда пошла задумчиво туда, куда ее несли ноги.
Небо ласково дышало, овевая легким ветерком и ее голову, и рыжую Каролинку, которая, наставив уши, тихим мычанием провожала свою пастушку, и жеребят — они, раздувая от удовольствия ноздри, пили голубоватую речную воду, — и какого-то паренька, который бежал, не чуя под собой ног, словно выслеживал кого-то или хотел кого-нибудь догнать.
А Люда все брела и брела то по тени, то по солнцу. Слышала, как скрипит и словно повизгивает под ногами зернистый, прямо-таки рафинированный песок, то печет, то холодит еще не затоптанные ступни. Наконец она очутилась в укромном зеленом уголке, где поначалу ей все казалось незнакомым и как будто не взаправдашним, потому что отовсюду наплывали непривычные запахи, кругом росли ежевика и хмель.