Выбрать главу

— Две трети? Смешно… На целую хату мочи не хватило? — с игривой улыбкой спросила Людка.

На это словоохотливый и весьма откровенный Павлушко почему-то ничего не ответил. Люда выжидательно смотрела ему в глаза, надеясь, что это заставит его говорить, но так и не дождалась ответа. Как будто прежний Павлушко ушел, не прощаясь, оставив вместо себя совсем другого человека, смущенного собственной неосторожностью. Зачем-то начал разглядывать свои узкие — для мужчины — руки, несколько раз сжал и разжал кулаки, точно делал разминку перед тонкой и сложной операцией, однако все эти хитрости были шиты белыми нитками; молчание Павлушка не вязалось ни с его только что произнесенными словами, ни с общим тоном их беседы. Люда по-прежнему смотрела ему в глаза, но ничего не могла прочитать в них. Между тем, если б она была проницательнее, если б у нее сильнее была развита интуиция, от ее внимания, наверное, не ускользнула бы та мгновенная растерянность, которую выразило лицо Павлушка.

— Здесь женщины зарабатывают неплохо, — произнес он наконец в том выверенном, четком ритме, к которому приучаются с годами для поднятия собственного престижа. — Здесь женщины зарабатывают неплохо, — повторил Павлушко, видя, что несколько смущенная девушка надевает на правую руку брезентовую рукавицу, чтобы взяться за рукоятку бензопилы и продолжать свое дело: ей надо было спилить оставшиеся деревья в роще подле Яцюкова лимана.

Польщенной вниманием девушке этот санитар из приемной комиссии по переселению вовсе не казался обманщиком или, скажем, праздным гулякой. Даже недомолвка насчет двух третей хаты в Безродновке не навела ее на мысль о надувательстве. Люду тешила наивная мечта о том, как они поженятся, как удачно сложатся их отношения. Встреча с каждым новым человеком ее всегда волновала, невольно рождая в душе понятное желание стать чьей-нибудь женой — чьей именно, Людка объяснить не умела: все мужчины казались ей одинаковыми, стандартными, созданными по шаблону. Но у этого санитара, пожалуй, был иной подход: он сразу норовил выразить сочувствие, обещал помочь и тому подобное. А девушка хотела выйти замуж — вот и все. Чтобы, глядя на нее, не очень-то юную, не качали сокрушенно головами, чтобы не отпускали ей вслед грубых замечаний: вот, дескать, никто замуж не берет, а ведь пора, давным-давно пора, — значит, есть в девке порок, во всяком случае, имеется немаловажная причина.

Разговор с Павлушком вызывал у Люды надежду, что удастся заполнить пустоту в жизни, ту пустоту, из-за которой болезненно ноет сердце, стоит лишь подумать, что впереди ее ждет одиночество, что нет у нее обыкновенного женского счастья, какое есть у других. Приятно взбудораженная своими ожиданиями — и теми, которые могли скоро осуществиться, и теми, которые если и сбудутся, то не скоро, — она с легким сердцем пошла напрямик по крутому воинскому берегу, минуя лагерь гэсовцев, аккуратный поселок на острове, куда как раз сходился, толпясь у парома, чтобы переправиться через Сулу, рабочий люд. Заглянув по дороге в ларек к Олене Кабачкивне, купила гостинец для матери — полкилограмма мятных пряников; шла к ней нынче с ночевкой.

«Право, никогда не думала, что со мною нежданно-негаданно случится такое… И что это так хорошо… так приятно, славно. Он, говорит, был женат. Ну что мне делать, мама?» Такие слова, думалось Люде, скажет она, переступив порог родного дома.

«Что женат был, это ничего, дочка, да все же хорошо бы его увидеть», — ответит мать.

«Обещал прийти к нам, мама. И хату, и деревья, и плетень, и хлев примет с первого раза. Наймет бульдозер, чтобы разровнять, как положено, и двор и то старое кладбище без крестов, которое начинается за нашими грядками…»

Мать рада-радешенька: впервые ее речи подействовали на «взбалмошную дочь», которая, как одичавшая кошка, совсем было отвыкла от дома.

Жизнь давала уроки, и Людка научилась ценить самые маленькие радости. Павлушко — человек вроде бы ничего, пожалуй лучше всех прочих. В эту минуту они, те прочие, были ей так отвратительны, что даже не вызывали злого чувства, — она их просто не считала людьми.

Люда еще не представляла себе вполне ясно, что выйдет из ее знакомства с Павлушком, к чему приведет их непродолжительный разговор. Но думала, что ничего худого тут нет. Она спешила домой, к матери, и все хорошее, что перечувствовала сегодня, бережно несла в себе; ей казалось, что отныне всегда у нее будет так радостно на душе. Да и что иное может твориться с девушкой, в чьем сердце проснулась надежда на любовь, на осуществление мечты?