Ведь именно об этом он и размышлял перед тем, как сбить тоже недовольную жизнью Вальку. А теперь он был уверен, что в его книге жизни открылась новая страница. Самая, может, интересная.
А Валька вообще не врубалась, чего это непонятно кто у ее ног окопался. Если санитар – должен мыть пол, проветривать помещение и манать себе в другие палаты. А если не санитар, то чего вообще? Но потом она опять забылась и сквозь дрему мечтала о дальних странах с морями и горами и о себе в них, красивой, как незнамо кто. Она умом понимала, что лицо у нее расквашено всмятку, и какая там должна быть образина, если и при хорошей жизни существовали причины для недовольства. Но когда человек весь в марле и кое-что из частей тела переломано, он на некоторое время не расстраивается из-за внешнего вида, а кидает все силы на подмогу серьезно поврежденным участкам. Домой-то Вальке все равно не хотелось: даже если с зажатым носом благополучно миновать все ступеньки и пролеты лестничной клетки и попасть в родное логово, радости не прибавится. Родители ее хоть и жили дружно, но в последнее время цапались по любому поводу. Мать никак не могла смириться с нетвердой поступью, невнятными речами и перегарным духом, приносимым в дом батяней после рабочего дня. Несмотря на то, что работал папа Вова во имя семьи и на ее благо, матери безотчетно хотелось чего-то другого. Красивого, романтичного. Слов или поступков благородных. А у нее каждый день рынок и расплывчатый желеподобный законный спутник жизни по вечерам. Не говоря еще о неблагодарной Вальке, которая делать ничего не хочет. И вот родители повадились каждый вечер хором кричать друг другу: «Да сколько же можно! Я так больше не могу! Да когда же это кончится!» И им причем не надоедало. Может, для них это было как караоке для японцев: те попоют-попоют после трудового дня, задобрят алчущие духовной пищи души – и с новыми силами в житейские волны. Но нет, караоке все же как-то безопасней: льется песня, и ты даже можешь присоединиться к разряжающемуся члену семьи и подпеть. А от семейного ора хочется бежать далеко-далеко и навсегда.
Так что Вальке было даже очень хорошо, что такая передышка получилась. В больнице тихо. Тем более в отдельной палате. Лишь бы родители не очень часто навещали. Или хоть не вместе. Но они пришли вместе, а как же. У Вальки не было даже сил привычно напрячься по поводу предстоящего дуэта. К счастью, в их повседневной программе произошел сбой: они очень удивились, застав у ног дочери безмолвно сидящего убийцу юной жизни среди кучи всяких промтоварных сокровищ. Правда, виноватый миллионер предпочел немедленно покинуть палату, пятясь задом и вежливо кланяясь.
Родители привычно разбились на противоборствующие группировки и принялись выяснять отношения, сидя с разных сторон Валькиной кровати. Мать заявила, что бросает все, что ненавидит рынок, торговлю, такую жизнь вообще. Она, может, всю жизнь мечтала о красоте и покое, а что получилось! Отец возражал, что и он достоин большего, что раньше он учил самолеты летать, а теперь вот… Ради них всем пожертвовал. А единственную дочь не уберегли! И в чем тогда смысл?
И тут в палату вполз влюбленный богач, полный творческих планов. Он, естественно, подслушивал за дверью, как это водится у деловых людей. Он очень надеялся, что они будут стенать, выть и жаловаться на отсутствие денег, а он тогда вскочит в помещение и предложит крупную сумму. Не полцарства, конечно, но достаточно много, чтобы поразить этих людишек. И родители сразу его полюбят. Тогда легче будет добиваться Валькиной взаимности. Обычно-то девушки и их матери, предвкушая его возможности, начинали любить его сами. Но тут все же была другая ситуация. Это его больше всего и подогревало.
Семья Федоткиных глядела на незваного гостя – родители с ненавистью, Валька как на надоевшую муху (чем бы прихлопнуть). Богач немедленно предложил материальную помощь. Ничего еще сегодня не дегустировавший и оттого легковозбудимый папа Вова в самой резкой форме отказался. «Ишь, ребенка чуть не насмерть, а еще крышевать просится», – поддержала линию мужа мать. «И пусть все штуки-дрюки забирает. Он чего, издевается, что ли? Как я это надену? На гипс? – наябедничала Валька. – Чего он сидит тут, ноги мне моет?»