Таким образом, мацури — это прямое противопоставление будничной жизни, веселое времяпрепровождение. Так же воспринимается праздник и другими народами, в частности европейскими. М. Бахтин писал: «Общим знаменателем всех карнавальных черт различных праздников является существенное отношение этих праздников к веселому времени» [6, с. 238].
Особенно бурно процесс ухода от религиозной первоосновы праздника стал ощущаться во второй половине XX в., когда, по словам японского этнографа Макита Сигэру, произошла еще одна «большая перемена» в японской праздничной обрядности. Теперь не только среди зрителей, но и устроителей и участников мацури постепенно растет число неверующих. И для них мацури просто забава, игра (асоби) [112, с. 108].
Наблюдение Макита Сигэру в целом верно, но к нему необходимо сделать некоторые уточнения. Домашние и деревенские общинные обряды и праздники, такие, как Новый год, высадка рисовой рассады и т. д., служили как психологической потребности умилостивления духов, создания надежд на благополучный год, хороший урожай и пр., так и социальной потребности сплочения, эмоционального единения соответствующей ячейки общества — малой семьи, большой семьи, патронимии, сельской соседской общины.
Эти функции сходили на нет с утратой социальной значимости соответствующих ячеек, таких, как сельская община или патронимия, но семейное, родственное, соседско-квартальное и тому подобное значение некоторые из обрядов и праздников сохраняют и по сей день. В наибольшей степени такое значение, связанное прежде всего с семейно-родственными узами, не зависящими ни от социального слоя, ни от профессиональной ориентации, сохраняется за двумя праздничными комплексами: зимним — Новый год и летним — Обон, и именно к этим дням большинство японцев старается приурочить свой отпуск.
Пышные праздники, вышедшие на улицу в позднее средневековье, также выполняли свою определенную социальную функцию. Они служили задачам возвеличивания феодального государства, внушения идей незыблемости существующих порядков. После революции Мэйдзи эти праздники внешне остались теми же, но идейная нагрузка их изменилась. Теперь официальная пропаганда через праздники стремилась воспитать в рядовом японце приверженность к синто как патриотической, националистической надрелигии, а через синто с его культом императора, ставшим центральным, — преданность императорской власти и ее политическому курсу. В период Тайсё (1912–1925) и первые годы Сёва (1926–1988) храмовые праздники и в сельских местностях, и в городах пользовались особой популярностью и были очень многочисленны. Сельские общины и различные организации горожан оказывали очень большое содействие храмам в проведении мацури.
После поражения Японии во второй мировой войне в психологии и идеологической ориентации народных масс произошли серьезные изменения. И авторитет синто, и привлекательность всех традиционалистских ценностей значительно упали. В конце 50-х — начале 60-х годов многим казалось, что и традиционная религиозность, и приверженность старым обрядам, праздникам и прочим необыденным формам поведения не только идут на убыль из года в год, но и что этот процесс необратим и будет развиваться далее.
Однако в 70-х годах и особенно в 80-х ситуация изменилась. Религиозность современного японского общества, как ее ни измеряй, по-прежнему невысока. На прямой вопрос о том, верят ли они в какое-либо божество или высший сверхъестественный разум, положительно отвечает менее 1/3 японцев, более 2/3 отвечают отрицательно. В то же время если в 60-е годы процент верующих медленно, но неуклонно падал, то в 80-е годы это падение не только прекратилось, но и начался обратный, пусть очень медленный, исчисляемый долями процента в год, но все же несомненный прирост [98, с. 227]. Еще более явно стало возрастать число людей, лично себя считающих неверующими, но все же позитивно относящихся к идее религиозности. Так, если верующих христиан в Японии менее 2 % населения, то людей, положительно оценивающих идейную направленность христианства, — около 12 %. Примерно такое же соотношение, но с гораздо более высокими абсолютными значениями, наблюдается и во взглядах на синто и буддизм.