Доспехи были щедро украшены на редкость варварским образом: у каждого либо на наплечнике, либо на шлеме прицеплены передние части черепов невиданных громадных тварей, у того, что в центре — рогатый шлем, и рога — крупные, странной формы. Броня расписана странными символами, которых даже сведущий в демонологии и магии храмовник в жизни не видел. И лица затенены козырьками и забралами, не разобрать черт.
В шеренге послышался шепот: испуганные воины принялись читать молитвы. Проклятье, нельзя показать этим троим страх! Ладай решительно шагнул вперед и недрогнувшим голосом сказал:
— Именем короля! Остановитесь и назовитесь!
Тот, что шел в центре, сделал еще несколько шагов вперед и заговорил. Голос приглушенный, медленный, размеренный — но слова странные. Ладай по-орочьи знал не больше нескольких фраз, но их говор на слух ни с одним языком не спутать. А тут — низкий баритон. Вполне человеческий голос. Вот только людей, которым сам Ладай головой доставал бы только до середины груди, он еще в жизни не встречал.
А вот язык действительно странный… и знакомый. Что-то очень-очень похожее на заклинания, которыми чернокнижники вызывают демонов. И стоило это подумать, как колдун в клетке отчаянно что-то замычал, силясь выговаривать слова неплотно зашитым ртом.
Храмовник покосился на пленника:
— Ты, чернодушный! Что они говорят? И на каком языке?!
Громила и колдун обменялись парой фраз, затем чернокнижник обратил свой пылающий ненавистью взгляд на Ладая и прошепелявил:
— Это язык демонов, тупой служка ленивого бога! И говорят они, что здесь наши пути расходятся! Они меня забирают, ха-ха-ха!!
Ладай выхватил оружие, и его примеру последовали остальные храмовники. В следующий миг все трое чужаков бросились в атаку, и это произошло настолько быстро, что должным образом отреагировать не успел никто. Один из нападающих взмахнул мечом — и по правую руку от Ладая внезапно никого не стало. Четверо храмовников были сметены одним ударом. Нападающий крутанулся вокруг своей оси, используя инерцию своего же замаха, Ладай еще успел поднять меч — а затем клинок, звякнув, улетел куда-то в сторону, а его владелец, получив в грудь сокрушительный удар бронированным кулаком, дважды перевернулся в воздухе и упал в грязь в нескольких шагах позади телеги. Грудь пронзила сильнейшая боль.
Сознание не покинуло старшего храмовника. Ладай хорошо видел, как убивают его людей, как чья-то верхняя половина тела пролетает над ним, как один из гигантов легким движением выламывает даже не дверцу — а просто одну стенку клетки. Эти трое точно не орки — просто потому, что так не смогли бы даже дети степей.
Тут Ладай внезапно встретился взглядом с одним из этих троих и поразился неистовой силе нечеловеческого внутреннего света, исходящего из его вроде бы человеческих глаз. Кто бы это ни был — он не человек и не орк, но что-то гораздо более чуждое и страшное. Чудовище.
Храмовник уже попрощался с жизнью, но тут монстр потерял к нему всякий интерес. Троица, забрав чернокнижника, повернулась и пошла обратно.
Ладай с трудом поднял голову и оглядел образовавшуюся бойню. Из его людей не уцелел никто, и теперь ему предстоит как-то добраться с переломанными ребрами до ближайшего селения, чтобы передать ужасную весть.
На землю Зоданги пришел новый враг, чужой, непонятный и страшный.
Вот он и дома. Желторотый юнец, так и оставшийся ребенком в двадцать три, покинул столицу в начищенных до блеска доспехах под походный марш и летящие из толпы пожелания удачи, всего месяц спустя обратно вернулся воин с повязками на руке и голове. Сталь брони покрыта пылью дорог и отметинами вражеских ударов, тело — парой ран, душа — смертями друзей и недругов. Двадцать девять дней войны превратили Кархада Вэйла ап Карлайла из мальчишки в покрытого кровью и славой воина и командира. Двадцать девять самых черных дней в его короткой жизни. Двадцать девять дней, которые он будет помнить в мельчайших подробностях до самого конца несмотря на все попытки забыть, а два из них, проведенные у моста через Ваарду, будут сниться ему в кошмарах. До самой смерти.
Встречать возвращающееся войско, если там можно назвать горстку выживших и отряд сопровождения, вышел весь столичный простолюд. Под ноги коней летят цветы, в воздух влетают тысячи шапок, но Кархад Вэйл, барон Карлайл, этого не видит, слезы мешают. Эти люди, радостными криками приветствующие победителей, никогда не узнают, чего стоила Кархаду эта победа. Два пальца на левой руке и ухо — ничто. Он уходил на войну в толпе друзей, а возвращается один. Все остальные, вместе с тремя сотнями других достойнейших людей, знатных и простолюдинов, лежат под высокой каменной могилой на берегу Ваарды. У моста, который все они поклялись не отдать — и не отдали.