– У вас хорошая память! – похвалил Серафим. – Хорошо. Давайте придерживаться вашей точки зрения! Но и тогда верующих можно оправдать молитвенным усердием. Они направляют его не на предмет, как вы называете, доску и краски, а на Того, Кто стоит за предметом. Через образ к первообразу…
– Так к чему тогда предмет? Священное Писание, откровение Божье, люди сохранили в письменности. Икона, по мнению Церкви, богословие в зрительных образах. Воплощенная молитва! Допустим! Но на сколько же убого это воплощение в сравнении с Писанием! Писание – лаконичный шедевр литературы! Соотнесите с телом человека материальную основу иконы: доски, краски и так далее. А с душевной стороной, интеллектом и чувствами сравните символику иконописного изображения. Его эмоционально-образный строй. Результат получится удручающий!
Допустим, человек – икона Бога. Ибо сотворил, как написано в Бытие, Бог человека по образу Своему. Тогда выходит: византийские иконописцы унизили до собственного внутреннего безобразия Его Священный Образ! Пренебрегли 82-м правилом Трульского собора. А это правило запретило изображать Христа символически. Повелело усматривать чрез этот образ высоту смирения Бога Слова. Повелело приводить себе на память Его житие во плоти, страдание, спасительную смерть и искупление мира.
– Да, но правило 100-е решительно отторгает всяческие изображения, чарующие зрение, растлевающие ум и приводящие к взрыву нечистых удовольствий.
– А Евангелие не чарует?
– Это другое. Икона хранит в себе канонизированный Церковью символ. А если вы отрицаете каноны, то наш разговор упрется в сектантство и потеряет смысл.
– Согласен. Но способен ли необразованный простак расшифровать эти коды без богослова? Как ранние христиане могли усвоить эту заумь? Посредством высокой воцерквленности? Быть ее у них не могло! Тогда Христианская Церковь была слаба и не имела точных правил! Потом, скажите, к чему изобретать велосипед, и вместо графических знаков Писания городить еще более сложные образные знаки на доске?
– На чке. Ее настоящий мастер сам строгал. Все?
– Нет, не все. Древние знали пропорции фигур. Хорошо передавали фактуру материалов. Знали о законах линейной перспективы. У них был опыт античного искусства. Техника обратной перспективы – это вообще шедевр! А горы на иконах – ступени восхождения – образная символика веры! А линии складок на хитонах! Они подчинены общему композиционному ритму! Художественный замысел иконы – совершенен! Так почему воплощение так схематично?
– Послушайте, икона вне времени. Это – символ инобытия, творение соборное. Иконописание в православии не самовыражение, а служение. Аскетическое делание! Даже Горький «В людях» описывает это как артельное ремесло.
– Хорошо! А Алипий, Даниил Черный, Феофан Грек? Почему Стоглавый Собор 1551 года постановил писать иконы так, как писал «Троицу» ученик Грека, Андрей Рублев? Если их отметили среди «соборных», зачем протоирей Булгакова чванно хает «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля? Противопоставляет православную икону живописи? Где за «дивную человеческую красотой», с ее, якобы, «религиозной двусмысленностью», он увидел «демоническое начало»? Ты же, брат, в Дрездене видел Мадонну.
– Не впутывай меня! Мне еще тут жить! – отшутился Андрей.
– А теперь протестанты обвиняют православных в идолопоклонстве.
– Что же вы так ополчились на иконы? – спросила Саша.
– Я не против икон, – в конце концов, католические вертепы не лучше! – а против того, как на православной иконе изображают Христа! Это спор решали с 723 года. Византийцы боялись войны. И прогнулись перед халифом Иезидом. Нашли повод для революции! Халтура обрыгла всем: басилевсу Льву третьему, патриарху Анастасию, их подданным. И они стали раскраивать мазилам черепа. Клали их на расписанную доску, а другой доской – бац по голове! – образно махнул Валерьян. – Не халтурь! Не халтурь!