Я много думала об этом и о том, какой урок я должна из этого извлечь. Стоит ли признать, что природа мужчин и женщин различна и с этим надо примириться? Знаю, наша близость уже не та, что прежде. Я не Ависага, я Вирсавия. Твоя жена, женщина шестидесяти лет, мать твоих детей. Но после стольких лет брака о чем Вирсавия может просить своего мужа? Позволено ли ей просить только за детей или за себя тоже? То, что у меня нет прежних желаний, вовсе не значит, что у меня вообще нет никаких желаний. Мне все так же необходимо многое другое, что у нас было: уют, дружеское участие, уважение, привязанность, любовь. Неужели те узы, которые нас связывали все эти годы, которые преодолели все препоны, ничего не стоят? А Вирсавия, ей что — ничего не причитается?
Я пишу тебе не для того, чтобы о чем-то просить или что-то требовать. Не стану и делать вид, будто мне не больно и я на тебя не в обиде. Но я вижу, что мы с тобой как пара оказались на распутье, и задаюсь вопросом, какой путь нам лучше будет выбрать. Оба мы достигли зрелости, а наши дети уже почти взрослые. Так что сейчас, на этом этапе нашей жизни, у нас уже нет необходимости сохранять семью ради детей. И я на этом этапе вполне проживу без мужчины. Моя мать овдовела, будучи немногим старше меня, и остаток дней прожила в одиночестве. Она говорила, что ей не на что жаловаться. Конечно, хорошо бы, чтобы отец был жив, был рядом, но и без него у нее оставались подруги и я. И не одна только я, а все мы, ты же помнишь. Мы все о ней заботились, и ты не меньше моего. Ты стал ей сыном, словно и вправду был ей кровным родственником. У меня тоже есть друзья и есть наши дети. А вскоре, Бог даст, появятся и внуки. Вспоминаю, как жила моя мать в последние годы, и понимаю, что такая жизнь меня не пугает. И все же как моей матери хотелось, чтобы отец был с ней, так и мне, даже после всего случившегося, хотелось бы, чтобы ты остался со мной. Мы вместе построили семью. О ней мы мечтали почти с того самого дня, как познакомились в Москве. Мечта эта казалась такой далекой, долгое время — почти недостижимой. Но мы ее осуществили. Мы обосновались на израильской земле, земле наших предков, и вырастили тут двух красивых детей, которые гордятся тем, что они — евреи и израильтяне и мечтают уже на иврите.
Барух, я не знаю, что ты собираешься делать. Не знаю, что у тебя на уме и на сердце. Не знаю, какие обещания дал ты Лиоре, Ависаге в нашей истории. Конечно, я всегда видела в ней Ависагу. Любая молодая женщина в твоем доме всегда Ависага. Какой бы почтительной и вежливой она ни была, ты чувствуешь: в ней таится угроза. И она в этом даже не виновата. Это в природе вещей. Наша задача — бороться против природы. Наша задача — сопротивляться дурным помыслам с помощью помыслов добрых. Не знаю, долго ли сопротивлялась им Лиора и долго ли пытался устоять ты. Дафна сказала, что тебя шантажировали и что, если бы ты пошел на сделку, эти ужасные снимки никогда бы не увидели свет. (Тут я на твоей стороне. На такие компромиссы нельзя идти, и я бы тоже на такой компромисс не пошла.) Но если тебя шантажировали, значит, ты не собирался никому показывать эти снимки и не хотел обнародовать свой роман. И тогда возможно, что роман этот исчерпал себя или что ты собирался положить ему конец. Возможно, ты вообще и не думал уходить из семьи. Возможно, ты просто оступился, всего раз поддался искушению, а теперь готов вернуться и жить с нами по-прежнему. Решать тебе. Но если ты захочешь вернуться в семью, я готова тебя простить. Наши друзья, наша община — они сплотились вокруг меня и поддерживали меня так, как прежде, в годы нашей борьбы, и они абсолютно со мной согласны. Все готовы тебя простить. Никто из нас не совершенен. Сегодня утром Гедалья принес мне этот стих из Екклесиаста: «Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы»[26]. Величайшие наши мудрецы и пророки тоже были не без греха. Так имею ли я право ожидать от тебя, даже от тебя, чтобы ты оказался праведнее, чем наши мудрецы?