— Братья, не опасаетесь ли вы, что такие действия спровоцируют Рим и римляне уничтожат город и весь народ наш?
— О, конечно, они попытаются это сделать, но если мы объединим наши силы, наш народ, как один человек, встанет на бой. Они не смогут убить всех.
Марьям тихо вскрикнула от испуга, инстинктивно обхватив себя руками.
— Не слушай их, учитель, — настойчиво зашептала она. — Римляне могут убить всех нас — и они сделают это. Они не раз доказывали, что способны на такое.
Дисмас возмущенно глянул на нее.
— Что женщины знают о войне? Ничего, — сказал он, обращаясь к Иешу. — Меньше чем ничего.
— А ты, Дисмас, был на войне? А ты, Гестас?
Оба резко выпрямились, будто от пощечины.
— Мы служили в храмовой страже. Хотя мы никогда не были на настоящей войне, схваток повидали немало, — ответил Дисмас. — А еще мы видели взятки, мошенничество и прочее, что совершается в Храме во имя веры. Что говорить, если первосвященник Каиафа на коротком поводке у префекта! Ты знаешь это не хуже нас. Этот глупец лакает молоко из римской миски, что стоит нам немалых денег!
Говоря о деньгах, он имел в виду вознаграждение, которое первосвященники платили префекту, чтобы оставаться на своих постах. Поскольку они официально числились на службе у Рима и подчинялись верховной римской власти в лице префекта, римляне имели право их уволить в случае неуплаты этой пошлины. Такая практика являлась источником серьезного личного дохода для человека, служившего на посту префекта провинции, и она отнюдь не прибавляла популярности первосвященникам, особенно с учетом того, что они использовали для выплаты пошлины часть пожертвований Храму.[10]
Иешу бросил взгляд на склон горы. Где-то вдалеке залаяла собака, и вскоре ночь огласилась мелодичной серенадой из собачьего лая и завываний.
— Дисмас, я своими ушами слышал трубы, призывающие к восстанию, и весь прочий шум, сопровождавший его. И своими глазами видел страшное смятение, последовавшее за ним. Я умоляю вас не делать этого. Послушайтесь меня — и оденетесь во свет, и вознесетесь на колеснице. Отринете слова мои — и покинете сей мир прежде, чем уготовано вам.[11]
— Мы пришли сюда не затем, чтобы слушать проповедь, волшебник! Мы пришли, чтобы узнать, что ты собираешься делать в праздник Песах. Ты бросишь вызов Совету семидесяти одного или нет?
У Марьям сжало живот. Она посмотрела на него, ожидая услышать твердое «нет». Он должен был сказать это. Иешу уже не первый месяц противостоял Синедриону, и очень искусно. Он произносил проповеди и исцелял в Шаббат, делил еду и питье с грешниками. Но возглавить восстание против них и, следовательно, против Рима, как сделал Иуда из Галила? Перед ее мысленным взором предстало ужасающее зрелище распятых людей, лица, искаженные смертной мукой. Марьям встала.
— Им нужен агнец на заклание, учитель. Вот зачем они пришли сюда. Они слишком трусливы, чтобы самим сыграть эту роль. Пойдем.
Лицо Дисмаса перекосилось от злобы.
— Скажи своей шлюхе, чтобы держала рот на замке, волшебник. Уж слишком она стала близка…
— Мне, — перебил его Иешу. — Она действительно очень близка мне. Хотел бы я то же сказать и о вас.
Он протянул одну руку Дисмасу, другую — Гестасу.
— Прямо сейчас призываю вас взять руку мою и последовать за мной во свет грядущий.
Гестас усмехнулся.
— Ты все время говоришь о спасении. Неужели ты не понимаешь, что единственный способ спасти наш народ — изгнать римлян?
Иешу ответил ему, не опуская рук:
— Предупреждаю, братья: бунт приведет лишь к бедам народа нашего на поле брани и в жизни. Не следует выбирать этот путь. Очень скоро Господь Всемогущий исполнит завет об Израиле, и все мы…
— Я же сказал, хватит нам проповедовать! — заорал Дисмас.
Его голос эхом покатился по горам и холмам. Снова залаяли собаки.
Иешу медленно опустил руки. Дисмас и Гестас стояли, стиснув зубы.
Марьям придвинулась поближе к нему. Если они посмеют напасть на него, она порвет их на клочки голыми руками.
Иешу спокойно сказал:
— Вы, зелоты, напоминаете мне богатого купца, увидевшего прекрасную жемчужину и продавшего все добро свое, чтобы обладать ею. И вот он прижимает ее к груди, забыв обо всем, даже о еде, питье и семье. Слишком поздно он понял, что это сокровище принесло ему лишь боль и смерть.
Оба мужчины дернулись, сжимая кулаки от злобы. Интересно, подумала Марьям, понимают ли они, что жемчужина — это их мечта о победе над Римом?
— Итак, ты не станешь объединяться с нами? — сказал Дисмас.