— В тюрьме. Такое невозможно. — Джованна не может мне поверить.
— Он это устроил. Уверяю тебя. Там было много людей. Журналисты…
Она в задумчивости кладет ладонь на грудь и спустя секунду-другую говорит:
— Жена… Lei è bella, no?[54]
Я понял и согласно кивнул: красивая.
Со своей скамьи Джованна устремляет взгляд поверх виноградных давилен в открытую дверь и дальше — в сумерки. Теперь в постройке вполне уютно благодаря контрасту теплого света внутри и ночной тьмы снаружи.
— Ты не понимаешь Неаполь, — произносит она задумчиво. — Тебе надо быть осторожней и не связываться с плохими людьми.
— Теперь я это понимаю.
— Ты не приходить?
— Точно. Можешь заверить свое семейство.
Джованна трижды кивает, взвешивая мои слова. Впервые за вечер она улыбается, вообще впервые с тех пор, как мы встретились. Улыбка делает ее совсем юной, но к тому же напоминает, как одинока девушка. Я оглядываю помещение. Его использовали много лет, даже десятилетий. Каждый кусочек металла покрыт толстым слоем ржавчины.
— Ты еще долго остаешься в Неаполе до того, как уедешь обратно? — спрашивает Джованна.
Похоже, за этим вопросом ничего не кроется, и я рассказываю ей о своих планах. Останусь, пока деньги не кончатся — на месяц, может быть, дольше, если смогу.
— Тебе нравится Неаполь? — спрашивает она.
— Да! — с воодушевлением восклицаю я, потом прибавляю: — Вам очень повезло родиться здесь.
— Мне не повезло, — говорит Джованна, крутя головой. — Он для меня тюрьма. — Рывком встает с лавки. — Вот сюда я приезжаю помечтать, что я больше не узница.
Я спрашиваю:
— Что ты тут делаешь?
— Ничего. Сплю. Иногда… — Она жестикулирует: рисую, мол, пишу.
Я снова оглядываюсь: это место не особенно пригодно для творчества. Джованна следит за моим взглядом, скользящим по стенам.
— Ты что ищешь?
— Ничего, — говорю я, немного смутившись.
— Нельзя работать в тюрьме, — произносит она с внезапной горячностью. — Невозможно.
— Сочувствую.
Джованна подходит ближе. Тень ее колеблется в зыбком свете свечей. Она садится на столик рядом со мной и, взяв себя в руки, спрашивает:
— Где ты живешь в Соединенном Королевстве? Лондон?
— Да.
Я жду ее расспросов об Англии, о Лондоне, но вместо этого Джованна резко поворачивается ко мне всем телом, поднимает глаза и говорит:
— Вот куда я хочу уехать. Я буду помогать тебе здесь, а ты потом помогаешь мне там.
Такого, конечно, я не мог и представить. Я изумлен сильнее, чем тогда, когда неожиданно встретил ее верхом на «веспе» или когда обнаружил ее записку в кармане джинсов.
— Я не понимаю.
Джованна, как заведено у неаполитанцев, складывает ладони, только сейчас это подлинная мольба о помощи. Даже ее откровенная тактика «услуга за услугу» лишена хоть какой-то угрозы. Сюда, в ее тайное убежище, меня привезли договариваться о плане побега.
— Зачем тебе моя помощь?
— Inglese, — объясняет Джованна, — у меня нет денег, нет passaporto.[55] Они… мне никогда не позволят. Я девочка. Ты не понимаешь. Я должна оставаться с famiglia. Моего брата посадят в тюрьму. Бабушка моя, она умрет. Я должна остаться.
— И чем будешь заниматься? — спрашиваю я с тревогой.
— Ухаживать за моей famiglia.
Приходится напомнить себе, что это одно из проявлении культуры Старого Света, когда узы семейной верности, которые борьба за жизнь сделала еще крепче, ставятся превыше всего. А значит, бессмысленно увещевать Джованну словами типа: «Делай то, чего тебе хочется». И я говорю:
— Я не знаю, как тебе помочь. И потом, они будут искать тебя…
— А мне все равно! — дерзко восклицает она.
— А мне нет. Ты молода. Что, по-твоему, они со мной сделают?
— Я тебе уже помогла. Мой брат хочет тебя убить. — И не без театральной выразительности Джованна чиркает пальцем по горлу.
Вот оно, долгожданное подтверждение моих страхов! В тот же миг тело мое лишается воздуха, который упруго вырывается изо рта, ноги подкашиваются, я складываюсь пополам. Если бы не Джованна, мне бы на ногах не устоять: она подхватывает меня и усаживает обратно на столик. Сует бутылочку воды. Вода газированная, пузырьки во рту устраивают пальбу, от кислорода кружится голова. Некоторое время прихожу в себя, прежде чем удается произнести:
— Что ты имеешь в виду?