Что произошло — понял, не сразу, но понял. Тараки, стремительно теряющий позиции решил разрубить гордиев узел — убить Амина. Что конкретно произошло во дворце Арк — толком никто не знал, но уже очевидно было, что попытка убийства благополучно провалилась. И теперь Амин предпринял ответные действия — при том, в глазах партии он будет прав, потому что Тараки выступил первым и первым перешел черту. Хотя о чем это я? Прав — не прав — здесь нет правых и не правых. Здесь есть свои — и чужие.
В городе были войска. У столицы всегда дислоцировались две дивизии, в том числе танковая. Армия использовалась всеми правителями как средство крепления своей власти, а заговорщиками — для реализации своих планов. Очевидно, что сейчас происходило нечто среднее между первым и вторым — по сигналу начальника генерального штаба Якуба войска вошли в город, заняли позиции согласно плану. Стрельбы слышно не было, в том числе и у дворца Арк. Однако, пользуясь аппаратурой прослушивания, мы почти сразу поймали сигнал из Арка — "Первый окружен вторым, первый прости помощи". Но на помощь Тараки сейчас не мог прийти уже никто — власть он потерял давно, и сейчас просто декларируемое положение дел приводилось к реальному.
Москва запрашивала информацию — кто сейчас у власти, когда соберется ЦК, что происходит с армией. Установки были две, обе в категоричной форме. Первая — не допустить вмешательства армии в конфликт. Вторая — любой ценой спасти жизнь Тараки.
Спасти — это хорошо. Вот только — как?!
Работы было… а мне надо было вырваться, причем вырваться любой ценой — вытаскивать агента. Полковник Асад Хашим для меня был сейчас важнее чем Тараки и Амин вместе взятые. Потому что это был мой агент, а я был его куратором. Куратор отвечает за своего агента — первая заповедь любой разведки, куратор должен делать все, чтобы сохранить источник информации. А про то, что Хашима надо было вытаскивать, я знал точно — когда имеет переворот, всегда сводятся счеты. И тот человек Амина, заместитель Хашима, который работал в Царандое безусловно захочет стать начальником…
Но вырваться я смог лишь к шестнадцати ноль-ноль, когда было уже поздно…
За целый день обстановка изменилась мало. Бронетехника по-прежнему стояла на улицах — но солдаты кто спал прямо на броне, кто переминался рядом — в общем, просто вошли, задачу им никто не ставил. Защитников революции в патрулях было больше чем обычно, стрельбы слышно не было, народа на улицах было много. Это самый лучший барометр общественного спокойствия — если бы что-то происходило серьезное, улицы мгновенно бы опустели.
А вот у здания Царандоя были выставлены дополнительные посты. Без бронетехники — просто те же что и на улицах, ничего не понимающие солдаты…
Пропуска в здание у меня не было — но как пройти я хорошо знал.
— К майору Вазири! — резко сказал я, махнув перед лицом часового своим удостоверением.
И не дожидаясь согласия, шагнул вперед.
Есть ли вообще такой майор Вазири в этом здании я не знал и знать не хотел. И точно знал что этого не знают и на посту охраны. Это раньше, при Дауде знали — после революции состав работников Царандоя менялся столь стремительно, что запомнить есть ли в здании такой майор Вазири было невозможно. Подъехавший УАЗ с номерами серии, которую давали аппарату ГВС, советский офицер с каким-то удостоверением, наверное, спешащий. В те времена советских военных воспринимали в Афганистане как некую высшую силу. И поэтому старший поста охраны просто отступил в сторону с моего пути…
Опоздал!
Хашима уже вели к машине, машина была всего одна, с водителем, она стояла прямо напротив входа в здание. Два человека вели его, держа с обеих сторон за руки, третий шел следом.
Ни один не готов стрелять! У одного — автомат на плече, у двоих пистолеты в кобурах. Ни один из них не готов стрелять — значит две-три секунды, у меня есть в любом случае.
Обеспечить эвакуацию. Любой ценой! Одному Аллаху известно — какие сведения может иметь заместитель начальника Царандоя.
Прорвемся. Хотя бы до посольства… пусть меня вышибут за самоуправство, но афганца не отдадут. Это я знал точно — не отдадут.
Я ускорил шаг, вдохнул — до звона в ушах — и выдохнул. Как тогда, много лет назад, когда я еще не был Беловым и не боялся свой фамилии. На первенстве Москвы.