Да, нашему Левушке что! Приземлился-то он в числе первых, ему не пришлось трепыхаться в облаках, и он со спокойной совестью уже наверняка десяток бутербродов свинтил. А я… я даже воды попить стесняюсь, а о еде и думать не могу. И идти никуда не хочется. До сих пор в ногах противная слабость, как будто мой полет длился не полтора часа, а добрых полжизни. Нижнюю рубаху еще и сейчас хоть выжимай, волосы мокрые, лицо горит. Не стоит представать перед друзьями в таком дохлом виде, слабаком сочтут. Они-то пошустрее меня — и подвиг уже совершили, и дважды влюбились.
Хотя какая там любовь! Это, пожалуй, еще не любовь, а лишь поиск любви, предчувствие любви.
Вот о себе — так тут я со всей определенностью сказать могу: у меня — самое настоящее предчувствие. Все время чего-то жду, жду… Жду и верю: сбудутся мои мечты и ожидания, обязательно сбудутся! Конечно, я пока что отстаю от друзей. Майор Филатов думает, что я нарочно держусь «золотой серединки», спрашивает: «Хитришь?» Да нет же, какая тут хитрость! Просто мне труднее дается летное дело. Легко ли научиться летать вслепую? Очень даже нелегко. Но я знаю: надо! Вон на дворе июнь, а наши самолеты были застигнуты в небе ненастьем. Небо не спрашивает, опытный ты пилот или молодой. Если летаешь — будь готовым ко всему.
Птицы в такую погоду не летают. И самолеты Аэрофлота где-то отсиживаются, хотя у них — строгое расписание. Лучше на час-другой, а то и на сутки отложить рейс, чем подвергать пассажиров и экипаж риску. А нам, военным пилотам, приходится рисковать. Никто не знает, в какой момент может грянуть неигровая боевая тревога, потому и нужно быть готовым по первому сигналу взлететь при любых метеорологических условиях. Как ненастье, так и крадется к нам за тучами какая-нибудь «барракуда» с атомной бомбой на борту. Поди узнай, кто там за штурвалом, какое у него задание и что ему самому сдуру взбредет в башку. Вон на днях в печати было сообщение, будто бы один командир «летающей крепости» откровенно признался, что в полете с ядерным оружием его все время подмывает «нажать кнопку». При таких заявлениях надо быть постоянно настороже.
Потому-то и живем мы здесь, в забытой богом Крымде, для того и служим. На нас смотрят с уважением и надеждой люди всей нашей мирной страны. На фуражках у нас славой всех поколений русских летчиков сверкают золотистые летные кокарды. Нас называют людьми больших скоростей и больших высот. Наши самолеты обгоняют вращение земли, и мы, вылетев из Крымды, можем не только в тот же день, но и в тот же час прилететь в другой часовой пояс. Наши самолеты обгоняют звук, и это тоже нынче никого не удивляет. Вот бы обогнать еще и время, чтобы заглянуть в будущее!..
И я вдруг заглянул. Крылья мечты подняли меня высоко-высоко и мгновенно перенесли в трехтысячный год.
«У тебя неприятности? — спрашивал, бывало, Пономарев. И, усмехаясь, шутливо успокаивал: — Брось, не переживай. Плюнь на все, береги здоровье. И вообще смотри на все с высоты тридцатого века. Кому там какое дело до наших огорчений и радостей! Никто нас и не вспомнит».
И вот я — в тридцатом веке. Иду, а навстречу — люди. Много, очень много людей. Лица у всех добрые, Счастливые. Все дружелюбно улыбаются. Я слышу их голоса на незнакомом языке, но понимаю каждое слово.
— Глядите, глядите, человек из эры реактивной авиации!
— Ага. Из России.
— Точно. Русский военный летчик.
Мне даже неловко стало. Народу — как на митинге, и все в мою сторону смотрят.
— Откуда же вы меня знаете? — спрашиваю.
— Мы все знаем, — отвечают, — все помним. Россия спасла мир от фашизма. Россия…
— Вы хотите сказать — Советский Союз, — уточняю я.
— В те годы вашу страну на всех языках называли Россией. Да так и пошло сквозь века, — объясняют. А кто-то вслух восхищается: — Глядите, какой герой! — Совсем в краску вогнали.
— Да какое — герой, — лепечу. — Я же не воевал. Не пришлось…
— Знаем! — говорят мне люди тридцатого века. — Все знаем. Вы не воевали, вы не хотели воевать и поэтому сделали больше. Человечество никогда не забудет, что ваше поколение спасло мир от ядерной катастрофы. Спасибо вам за это! Великое спасибо!..
Букеты невыразимо прекрасных цветов не помещаются в моих руках. Мне и приятно, и смущаюсь я. Сердце в груди — стук-стук! Аж дышать трудно. Словно на большой высота, когда не хватает кислорода. Ух ты, куда меня занесло!..
Сзади меня слышится какой-то громкий топот. Вздрогнув, вскидываю голову — задремал все-таки! Оборачиваюсь и вижу наших «орлов» — Пономарева и Зубарева. Оба стоят перед генералом учтивые, но, честное слово, без малейшего смущения. А у Вальки на физиономии такое выражение, будто скажет сейчас: «Вот они — мы. Знай наших!»