Академик положил мне на ладонь крошечный сплющенный комочек свинца, обагрённый кровью. Её кровью! Я судорожно сжал эту свою добычу в кулак.
- Она не умрёт? Она будет жить? - требовательно заглянул я ему в глаза.
- Ну, что я могу тебе сказать, - вздохнул Петро. - Всё, что было в моих силах, я сделал. Теперь остаётся самое трудное: ждать. Твоя девочка сейчас перед сложным выбором. Или к свету повернёт, или к нам сюда, на грешную землю выйдет. Тут всё от мотивации зависит: что ей там более соблазнительным покажется.
- Она детей здесь оставила. Она их очень любит, - с надеждой пробормотал я.
- Она ещё и тебя, дурака, любит, - вмешался в разговор, внимательно прислушивающийся к нам Кешка.
- Ага, - засопел рядом Серёга, живо принимающийся за пожирание оставшегося уса. - Уж как она тебя по тайге искала. Меня бы кто так искал, так я и от чертей из самой Преисподней сбежал бы.
- По моей вине Она перед этим выбором оказалась, - вздрогнул я, раскаиваясь и ненавидя себя.
- Не грузись, Данте, - строго сказал мне друг Иннокентий. - То ведь тоже был Её личный выбор.
- А я Её просил, под пулю прыгать, - вдруг взвыл я, разозлившись за эту Веткину попытку покинуть меня. - Боже, какой я идиот!
- Это точно, - не стали спорить со мною друзья.
А потом потянулось страшное время ожидания.
Петя сидел у постели своей непростой пациентки, а я кружил над ним, словно коршун над своей добычей. Доктор опасливо на меня поглядывал, подозревая, наверное, в кровожадных замыслах.
Ребята тоже заметили мою неадекватность и «макарова» у меня отобрали, на всякий случай. Испугались, видимо, что если Ветка вдруг неправильный выбор сделает, так я несчастного доктора следом за ней отправлю, для того чтобы догнал и вразумил, уговорил вернуться.
Но, несмотря на их подозрения, я был в ту минуту весьма далёк от мысли размахивать перед носом академика оружием, требуя невозможного. Я был благодарен Петру за те усилия, которые он предпринимал, чтобы возвратить мне любимую. Просто не мог отойти ни на минуту, страшась оставить Её. Ребята заделались моими няньками, безуспешно пытаясь впихнуть в меня хоть какую-то еду. Но кусок мне в горло не лез. Бесконечно накачиваясь кофе, я способен был думать только об одном:
- «Ветка, вернись!»
Наблюдая мои терзания, Петя удивлённо взирал на меня своими небольшими, тёмными глазками, словно двумя пуговками, спрятанными за толстыми линзами больших очков.
- Вот и тебя, Макс, жизнь-то укатала. А я всегда думал, что ты несгибаем, словно каменная древняя статуя, воплотившаяся вдруг в человеке. Даже в школе глядел на тебя с потусторонним благоговейным ужасом.
- Да, знаю, - вздохнул я, вспоминая своё былое отношение к маленькому старшекласснику. – Вёл я себя тогда как настоящая сволочь. Признаю и сожалею об этой своей бесчувственности.
- Ты не понимаешь, - покивал головой приятель.- Именно то твоё отношение сыграло в становлении моей жизни очень важную роль.
Я с недоумением взглянул на него:
- Ты о чём это, академик?
- Именно то твоё школьное ко мне презрение стало для меня тем хлыстом, который всю жизнь подгонял меня к покорению недостижимых высот. Можно сказать, благодаря тебе я и стал тем, кем стал, - откровенно улыбнулся мне мягкой улыбкой Петро. - А ещё я не могу забыть тот случай в школьной раздевалке, когда ты вытащил меня из толпы злобных подростков, издевающихся надо мной, испуганным толстым ботаником.
Я тоже вспомнил почти забытую историю, когда наткнулся однажды на отвратительную картину. Толпа местных хулиганов пинала ногами, упавшего на пол невысокого умника Петю Ежова. Смотреть на это было гадко. Я тогда даже драку затевать не стал, хотя мог бы легко разбросать тех злобных щенков, которые и героями-то были только в толпе себе подобных.
Меня они побаивались, зная, что могу за себя постоять. Неохотно расступились, злобно ворча и позволяя увести свою беспомощную, сопящую разбитым носом жертву. Но на самом деле Петю тогда мне не было жалко, просто не хотелось позволять юным неандертальцам и дальше злобствовать. Я тоже был злым подростком, но считал унизительным бить слабого и никчёмного, как мне тогда казалось, человечка.
- Ты не должен быть мне благодарен за тот случай, - скосил я глаз на приятеля. - Я руководствовался тогда отнюдь не добротой, а скорее презрением к твоей той слабости.
- Я это понимал, ведь не зря считался умником, - снова улыбнулся мне доктор Ежов. - Но ты спас тогда меня. И это остаётся фактом. А ещё я увидел их глаза, когда они смотрели на тебя. Ты вызывал у них восхищение и уважение. Всю жизнь я стремился к тому, чтобы люди стали смотреть на меня также. Кстати, после того, как ты освободил меня от них, больше никто в школе даже не пытался снова напасть.