- Привет, ба, - осторожно поздоровалась я с покойницей и на всякий случай прибавила:
- А руки я вымыла, честное слово.
- И куда это ты направилась? - строго спросила меня бабулина голова.
- Туда, - растеряно кивнула я в сторону манящего света, только теперь заприметив, что моя лодочка остановилась, как вкопанная, словно тоже испугавшись моей строгой бабушки, Прасковьи Кузьминичны.
- И чего это ты там забыла? - продолжала допытываться вредная старушка.
- Да я осмотреться только, - растерянно оправдывалась я.
Бабуля недовольно покачала головой:
- Ведь сколько раз учено-то: сначала сделай дело, а потом уж гуляй смело!
- А у меня что же, ещё и дела есть? - вытаращила я на Прасковью Кузьминичну искренне озадаченные глаза.
- И чего это я не удивляюсь, - хихикнула надо мной бабушка. - Известное дело: волос длинный, ум короткий, памяти никакой. Вот когда обо всех своих делах вспомнишь, тогда и приходи, - строго сказала бабушка, как отрезала и исчезла, будто растворилась в пространстве.
Сидеть вспоминать было скучно. К счастью, у самых теней появился невысокий, пухленький дядечка в очках и начал мне активно махать рукой, призывая приблизиться. Этому моему желанию поболтать с прохожим лодочка нехотя подчинилась и медленно поплыла обратно в сторону теней.
- А я сижу в железном тазике, - радостно сообщила я приветствующему меня гражданину в белом медицинском халате.
- Пора тебе, дорогая, из этого тазика уже вылезать, - хихикая, посоветовал мне дядечка, оживлённо потирая изящные, как у женщины, руки. - Тебя Макс тут дожидается, извёлся весь, а ты всё в тазиках рассиживаешься.
- «Макс!» - Словно молнией пронзила меня спасительная мысль.
Вот о чём таком главном я так безответственно забыла. Вот без кого не смогла бы я жить там и не сумела бы остаться здесь, вечно терзаясь от боли, жгущей душу. Будто рухнула незримая стена и я, наконец, чётко услышала родной голос:
- Не покидай меня!
Испугавшись, что голос это снова исчезнет, я поторопилась с ответом на его молящий призыв:
- Макс.
И открыла глаза.
***
Академик Ежов, словно хулиганистый мальчишка, с любопытством заглядывал в замочную скважину, не решаясь войти в послеоперационную палату и разрушить воцарившуюся там идиллию.
Никогда бы он не смог заподозрить, что железобетонный Макс способен на такие чувства. Как и в детстве у Пети Ежова зашевелилась в сердце щемящая зависть, которую он тут же поторопился задушить в зародыше, понимая всю её бесперспективность.
Данте ведь всегда был чуточку сумасшедшим и подружку отыскал себе под стать. Смешная эта рыжая. Выходя из наркоза, что-то о железном тазике бормотала. А когда он, Петя, напомнил ей о Максе, тут же тихо вскрикнула, словно её ударили. Наверное, взлетела бы птицей, если бы не мутилось ещё сознание от обезболивающих препаратов.
А теперь они смотрели друг на друга и молчали, словно околдованные. И молчание это было таким говорящим, таким красноречивым, что любые слова показались бы рядом с ним неуместными. Вдруг Макс, прерывая мелодию тишины, тихо проговорил, склоняясь к её рукам и нежно касаясь губами тонких пальчиков:
- Я виноват…
- Дурачок, - прервала она его улыбкой. - Или думал, что я хоть миг протяну без тебя в этом мире, если даже в том одной остаться не смогла?
- Не оставляй меня больше, - попросил он её жалобно, как ребёнок боящийся спать без матери.
- Только если ты не оставишь меня, - пробормотала она, закрывая глаза.
- Не смогу, не сумею, - словно сам себе выдохнул Данте.
*За спиной подглядывающего доктора топталась смущённая Судьба, раздумывая о том, уместно ли попросить у гениального врача автограф, или будет достаточно просто искренне пожать ему руку.
Гений, истинный виртуоз!
Не было предела восторга у взволнованной пожилой гражданки. Доктор спас её ненормальную подопечную. С таким перспективным кадром не помешало бы поддерживать дружеские отношения. Может, и ему на жизненную дорогу какую-нибудь задушевную подругу жизни подбросить. Выглядит вполне прилично, таких проблем, как с этими двумя идиотами, с ним вроде как быть не должно.