Судьба умильно уставилась в спину, ничего не подозревающего академика, уже прикидывая как втиснуть его в своё плотное расписание. Судьба тоже умеет быть благодарной, даже если никто её об этом не просит.*
Встреча пятнадцатая. Дуэль 1
***
Эх, были времена, когда благородство в людях бурлило, из ушей нескончаемым потоком проливалось! Не то нынче время, не те нравы. Тогда ведь князь князя в лоб не кулаком норовил врезать, а шпагой, к примеру, или там из пистоля прицельно попасть. Наблюдаешь такую душевную картину, аж в горле восторг комом застревает, и слеза от него непрошеная из глазу так и брызжет. А в ушах всё зов стоит:
- К барьеру, господа, к барьеру!
Господа и рады стараться. Крестятся по православному-то обычаю, стреляют или там протыкают какое им угодно место на теле у соперника, и никаких тебе проблем. Враз душа к небу, ноги в раскоряку. Все недоразумения одним взмахом руки секунданта сняты раз и навсегда.
А для творческих-то людей столько пищи для размышлений, столько чувств!
Просто-таки неописуемый простор для повышенного творчества!
Оттого и поэты в те времена не переводились.
Закончилась теперь та благодать.
Не то уж нынешнее племя!
Так будто бы незабвенным классиком было сказано.
иное в моду вошло. Типа, поэтом можешь и не стать, а вот гражданином так просто уж обязательно. И просим соответствовать высокому званию. Скучные времена пошли. Все споры в залах суда решаются, о барьерах более и не помышляем вовсе.
Поэты тихо хандрят и вымирают, уступая место чопорным прозаикам. А уж если случится вдруг противостоянию, так всё больше на бытовой почве. Всё тут тихо, по-семейному. Он с пустой бутылкой, оставшейся от только что откушанной «белой». Она, традиционно — со сковородкой, на которой остатки подгорелых котлет, закуской стать не успевших. Тут уж никакой тебе поэзии, одна лишь печальная проза в старых спортивках и рваной на волосатой груди майке.
И взирает на эти непотребства госпожа Судьба, да горько печалится, о высоком мечтая. А когда вдруг случается встретиться двоим на узкой тропке, да пальнуть, как положено, друг дружке между глаз, так это по нынешним временам не иначе как бандитизмом-то и не зовётся вовсе.
Забыли нынешние господа кодекс чести, растеряли на пыльных дорогах остатки накопленного предками благородства. Нельзя сказать, что вовсе уж исчезло в душах человеческих то противостояние. Иной раз вспыхнут непреклонно глаза у неё, да скрестятся с его яростным взглядом так, что аж искры летят. Только не всякому поэту такой дуэли свидетелем стать посчастливится. Уж больно личное это сражение. А у Судьбы с талантами проблема. Не до поэзий ей, бедняге. Тут бы пожар от тех взглядов успеть вовремя потушить, ликвидировать пожароопасную ситуацию. От этого и остаётся Судьба по-прежнему заложницей любви без всякой возможности выбиться в поэты.
Она
- Вет, ну ты как? - Ева тревожно скосила на меня глаза.
- Да всё нормально, - улыбнулась я, успокаивающе взмахивая ресницами.
- А где же этот твой заложник чести шляется? - вопросительно хмурится подруга.
- Ты же знаешь, - не убираю я умиротворённой улыбки с губ. - Как обычно, Родину спасает.
- Ну да, - хмыкает Ева.- Что это я дурацкие вопросы задаю! Где же ему ещё быть, как не на боевом посту? И как только ты это терпишь?
И двух месяцев не прошло, как ты на ноги встала, а Его уж и след простыл. А то, что ты по Его милости чуть в ящик не сыграла, так это Он уже не помнит?
- Да, всё Он помнит. Хватит тебе ворчать.
Ненароком прислушиваюсь к своему спокойно стучащему сердцу.
- Вот переловит всех международных террористов и вернётся.
- Да, пусть только попробует не вернуться! - Ева строго машет рукой, решительно разрезая воздух ребром ладони, и тут же задумчиво ко мне присматривается. - Знаешь, а ты после своей смерти изменилась как-то. Спокойная стала, как дверь. Словно тебя больше не волнует то, что Он может быть там опять под пулями где-то прыгает.
- Отчего же не волнует, - я непроизвольно хмурюсь, - очень даже волнует. Просто я, кажется, научилась-таки Его ждать. Нет у меня другого выхода.
Я задумчиво потянулась рукой к своему странному украшению, висящему на шее на тонкой золотой цепочке. Ева, наблюдая мой непроизвольный жест, только вздохнула:
- Это что же, та пуля, которая тебя чуть не укокошила.